«Не распинайся, дурачок, — ласково сказала она, — я сегодня занята…»
В общем, вдоволь наговорившись и пообещав, что скоро позвонит, Гаркавый положил трубку. «Когда плохо — плохо все!» — с горечью подумал он.
На следующее утро Гаркавый встал ни свет ни заря. По-быстрому умывшись, он натянул старенькие джинсы и, подмигнув себе в зеркало, вышел на улицу.
Пробуждающийся город встретил его прохладой. Поежившись, Гаркавый втянул голову в плечи и зашагал в сторону вещевого рынка, находящегося в противоположном конце города.
Энергичная ходьба быстро взбодрила тело. Вдобавок деловитая устремленность спешащих на работу людей каким-то непонятным образом оттянула от души острое чувство одиночества, мучившее его в последнее время. Гаркавого это приятно удивило…
Некогда предаваемая анафеме барахолка встретила его шумом и многоцветьем. Голосистые хохлушки у входа наперебой расхваливали свой товар, тудасюда сновали деловитые валютчики, завлекая владельцев иноземных денежных знаков монотонными призывами: доллары, марочки… доллары, марочки…
Немного потолкавшись, Гаркавый остановился у таблички «Куплю старые монеты и награды». Хозяин объявления — молодой парень в ковбойке вопросительно посмотрел на подошедшего. Гаркавый молча протянул награды. Бросив беглый взгляд на товар, скупщик живо поинтересовался:
— Сколько?
— Сто, — Гаркавый был уверен, что запросил реальную цену, и не ошибся.
— Идет, — согласился парень и полез в карман.
Девяносто пять долларов, заработанные ровно за сутки, вернули Гаркавого в его обычное состояние легкой самоуверенности и раскрепощенности. Мир уже не казался мрачной выдумкой Творца.
Не спеша, с обстоятельностью, характерной для людей, чей слух обласкан шелестом купюр, он обошел все ряды.
Поприценивался, но покупать ничего не стал — доходов в ближайшее время не предвиделось.
Придя домой, Гаркавый первым делом заглянул на антресоли. Отец его, в советском прошлом мелкий служащий, имел в свое время обычай приносить домой книги с различными законодательными актами «нерушимого союза». Пролежав некоторое время на письменном столе, они неизменно отправлялись на верхнюю полку шкафа, встроенного в стену прихожей, ждать повышения хозяина по службе, но так и остались пылиться, невостребованными до сей поры — служебная лестница для того оказалась не более чем об одной ступеньке. Насколько Гаркавому не изменяла память, еще будучи совсем мальцом, он разглядывал в одной из них снимки боевых наград.
Чихая от пыли, он извлек из-под книжного развала том в бордовой коленкоровой обложке. Надпись на нем гласила: «Государственные награды СССР». Гаркавый принялся внимательно перелистывать страницы, пока не прочитал на одной из них:
«Описание ордена Отечественной войны.
Знак ордена Отечественной войны первой степени изготавливается из золота и представляет собой изображение выпуклой пятиконечной звезды…»
«Ого!» — новость была пикантной.
Он лихорадочно перелистывал страницу за страницей, вчитываясь в описания, и почти повсюду натыкался: золото, платина, серебро; золото, платина, серебро…
Кое-где был даже указан вес награды, что соответствовало содержанию в ней драгоценного металла с точностью до грамма.
«Да это же Клондайк!»
Знаки доблести превращались в тонны благородных металлов. У Гаркавого слегка пересохло во рту — шанс покончить с безденежьем вырисовывался вполне реально.
Он сунул книгу под мышку и двинулся на кухню — наиболее толковые мысли, как правило, посещали его именно во время еды.
Дмитрий Иванович Скитович терпеть не мог формулы жизни: «как все». Еще будучи курсантом Высшего десантного училища, он почувствовал в себе непреодолимую тягу быть «из ряда вон». То ли сам уклад казарменной жизни, то ли аксиома «командир всегда прав» вызвали у него сильнейшую мировоззренческую аллергию: упорную и плохо переносимую. Промучившись ею три года, он в конце концов подал рапорт об увольнении и получил отказ. Недолго думая, вечером того же дня «аллергик» содрал со стены в казарме портрет вождя мировой революции и разорвал его на куски. Затем под многочисленными изумленными взглядами курсантов с идиотской улыбкой на лице проследовал в туалет. До сей поры он не знал, почему поступил именно так, но, как бы там ни было, а отчаянный поступок чуть не подвел его под трибунал. Спасло время. Перестроечное брожение в «верхах» дезорганизовывало «низы». Покивав друг на друга, начальники в погонах не нашли ничего лучшего, чем отправить бунтаря на обследование в соответствующее поступку медицинское учреждение, после чего лучший стрелок училища был списан, как говорится, «подчистую». Плюнув на любые, теперь к тому же бесполезные попытки сделать карьеру, Скитович прибился к бригаде шабашников и заколесил по стране.