Гаркавый машинально подался на голос, но движения не получилось — руки и ноги не подчинились ему.
— Что, никак? — участливо поинтересовался голос.
Гаркавый осторожно приоткрыл глаза и с трудом различил перед собой лицо незнакомого мужчины.
— Ты кто? — невольно вырвалось из груди.
— Не имеет значения, — усмехнулся незнакомец и похлопал Гаркавого по щеке. — Теперь тебя, кроме собственной души, ничего не должно интересовать.
Гаркавый попытался отвести от себя бесцеремонную руку говорящего, но у него вновь ничего не получилось. «Что за чертовщина?» Он скосил глаза и обнаружил, что связан. Тут же из памяти всплыло лицо Кизиля и золотой крестик на связке ключей.
— Суки! — Гаркавый весь напрягся, пытаясь освободиться от пут, но от этого веревки лишь глубже врезались в тело.
«Конец!»- догадался он и ощутил комок противной горечи, застрявший в горле.
— Тебе конец, — сказал незнакомец, словно читая его мысли. — Посмотри сюда. — Мужчина уплыл куда-то в сторону.
Гаркавый с трудом повернул шею. Тот стоял у стены рядом с обитым черной материей гробом.
— Это твой новый дом. — Незнакомец любовно провел рукой по ткани. — Не «президент», конечно, и даже не «фараон», но считай, что тебе и так повезло: не каждому дано увидеть, в чем его похоронят.
Гаркавый с трудом проглотил слюну.
— А вот это мы поставим в изголовье. Видишь? — Мужчина указал на прислоненный к стене огромный деревянный крест. — Читай, что здесь написано.
— Свет мешает, — прохрипел Гаркавый.
— Айн момент! — Незнакомец щелкнул выключателем, и лампа над головой Гаркавого погасла.
Привыкнув к свету оставшихся гореть настенных плафонов, он прочитал на табличке, прибитой к кресту: «Гаркавый Сергей Евгеньевич. Жил и умер во имя идеалов. Даты жизни…»
— Ну как, нравится? — Мужчина нервно хихикнул.
— Кто ты? — вновь спросил Гаркавый.
— Мое имя тебе ничего не скажет. Но если так хочешь, зови меня Олегом Петровичем. — Ладис перешел к противоположной стене. — Это для твоего дружка, — он указал на гроб и крест, как две капли воды схожие с предыдущими. — Вот только похороним мы вас на разных кладбищах: хоронить вас рядом было бы слишком гуманно.
— Скоты, — процедил Гаркавый, с трудом шевеля спекшимися губами.
— Сами напросились! — взорвался Ладис, изрядно перенервничавший за эти часы.
— Где Димка? — У Гаркавого при мысли о друге заныло сердце.
— Сейчас узнаем. — Ладис нажал на кнопку радиостанции. — Кесарь! Кесарь! Как слышишь?
Динамик молчал. Он попытался выйти на связь еще раз, но вновь безрезультатно.
«Отключился, чтобы не вспугнуть второго, — подумал директор. — Пора кончать это представление!» Он выглянул в коридор подвала и, наткнувшись глазами на охрану, скомандовал:
— Приступайте!
Двое дюжих парней вошли в помещение. Ловко заклеив Гаркавому рот скотчем, они уложили его в гроб, оснащенный специальными ремнями для фиксации тела, и взялись за молотки.
— Не тяните, заколачивайте! — нервно приказал Ладис и вновь попытался связаться с Кесарем.
Тот не отвечал. «Пора бы уже! — встревоженно подумал директор и утомленно присел на табурет. — Упакуем второго, и из этом все…»
Грохот молотков был настолько силен, что Гаркавому на миг показалось: сейчас лопнут перепонки. Мысли метались, как звери в клетках: яростно и растерянно.
Происходящее было настолько чудовищным, что никак не принималось за реальность.
Все же это был не спектакль. Он окончательно убедился в этом, когда гроб подняли и куда-то понесли.
«Живьем похоронят!» — догадался Гаркавый, и тело покрылось липким потом.
К горлу подкатила тошнота. Он был настолько стянут ремнями, что не мог пошевелить даже головой. «Боже, неужели я это заслужил?!» — всем своим существом возопил он к Всевышнему.
Но ответа не последовало…
Гаркавый стал лихорадочно перебирать в уме имена героев, стоически встретивших свою смерть. Интуиция подсказывала, что сейчас только их пример способен облегчить страдания. Подсознание снимало информацию пласт за пластом: вспомнились имена Спартака, Лазо, но цензор сознания тут же отверг их кандидатуры.
Сократ, Рамакришна, Иисус… «Опять не то!» Самураи, йоги, «афганцы»… «Бред какой-то!» И вдруг Гаркавому вспомнилась соседская девочка, умершая в прошлом от белокровия. Ей было двенадцать лет. Бледненькая симпатюля с огромными зелеными глазами. Он ухватился за этот образ, словно тонущий за соломинку. От жалости не то к девочке, не то к себе по щеке поползла слеза.