Как и у любого профессионального киллера, у Бая в городе, кроме основного жилища, было несколько укромных местечек, где он мог спокойно переждать недельку-другую, пока не уляжется шум после выполнения очередного заказа. Вот и сейчас они с Сергеем поднимались по лестнице ничем не приметной «хрущевки», затерявшейся в одном из старых микрорайонов на юго-западе Москвы.
— Здесь. — Бай кивнул на дверь с табличкой «33» и, порывшись в карманах, достал ключ. — Обожди минуточку… — Он осмотрел дверной косяк и, убедившись, что оставленные сторожевые метки на месте, открыл дверь. Проходи.
В нос ударил спертый воздух давно не проветриваемого помещения. Бай, не разуваясь, прошел в комнату и открыл дверь балкона. Свежий ветерок ворвался в квартиру.
— Что стоишь? Проходи, — тихо пригласил киллер.
Гаркавый, немного помявшись, сделал несколько шагов и, слегка удивленный, остановился на пороге комнаты.
Все убранство ее состояло из раскинутого на полу тюфяка и картин. Картины были повсюду: они висели на стенах, громоздились в углах, лежали прямо на полу.
Выполненные в различных техниках и стилях, все они имели один и тот же сюжет: изможденное лицо мужчины, увенчанное короной. В обод короны сбоку был вставлен ключ, наподобие того, которым заводят часы, к головке ключа тянулась бледная женская рука. Судя по тому, что из-под короны на лоб мужчины сочилась кровь, можно было догадаться, что она врезалась в лоб при каждом обороте ключа.
Сюжет был не нов: что-то подобное писал Глазунов или белорус Исачев, умерший с бутылкой растворителя в руках, но Гаркавого поразило то, что лицо мужчины явно было написано с Учителя.
— Это моя мазня, — пояснил Бай. — Медитативная автопортретизация безумца. — Он криво усмехнулся. — Пойдем на кухню — промочим горло.
Гаркавый, оторвав взгляд от полотен, шагнул вслед за Учителем.
Кухонный стол был завален кистями и тюбиками с краской. Бай сгреб все в мусорное ведро и, порывшись в настенном шкафчике, выставил плоскую бутылку виски:
— Давай, как в былые времена.
Гаркавый поморщился: его почему-то больно задела эта фраза «былые времена».
Вернее говоря, тон, которым она была сказана — извиняющийся.
Лет семь назад они несколько раз выпивали с Учителем: в некоторых школах единоборств считалось, что когда использованы все средства передачи знаний, то Учитель и ученик за бутылкой рисовой водки вправе открыть для себя еще один канал передачи информации. Делалось это в исключительных случаях и только при достижении учеником определенного духовного уровня. Тогда казалось, что Сергей его достиг. «Как мы были наивны», — подумал он.
Бай тем временем буднично бухнул виски в стаканы.
— За встречу! — бросил он и торопливо, не чокаясь, выпил.
Гаркавый выпил тоже.
Они посмотрели друг другу в глаза, и каждый понял, что не вправе судить сидящего перед ним. Оба ощущали только одно — боль. Боль за то, что в своей жизни сделали что-то не так и теперь за это приходилось платить немалую цену.
Долгая пауза зависла над столом. Бай заговорил первым:
— Ну то, что я киллер, ты уже знаешь.
Тебя-то как сюда угораздило? Неужели примкнул к какой-то группировке?
Гаркавый промолчал: нахлынувшие мысли об убитом друге сдавили горло.
— Хорошо. — Бай закурил. — Тогда я расскажу о себе. Если, конечно, тебя это интересует.
Гаркавый кивнул.
— Обстоятельства моего отъезда из города ты, надеюсь, не забыл: я получил тогда приглашение из центра тибетской медицины в Бурятии, — начал киллер. — Решение уехать далось мне не просто: жена и сын не разделяли моего порыва.
Кое-как мы пришли к решению, что они поживут в Москве у ее родителей, пока я некоторое время проведу в Иволгинском дацане. Оставить семью без средств к существованию я не мог и поэтому, приехав в Москву, через старых знакомых подрядился сопроводить пару крупных грузов для одного бизнесмена. Денег, которые я мог заработать таким образом, вполне должно было хватить семье на два года, что, впрочем, нас тогда вполне устраивало.
Я уехал в Бурятию и пробыл там безвыездно год — это было обязательным условием обучения. По истечении года мне разрешили на две недели съездить домой, проведать родных. — Бай затушил сигарету и сразу прикурил другую. — И вот, приезжаю я в Москву и, к своему удивлению, обнаруживаю, что этот год здорово изменил мировоззрение моей жены: большой город, большие деньги, красивая жизнь…
Когда женщине сорок, а позади лишь скудное существование «от зарплаты до зарплаты», то соблазн успеть еще пожить «по-человечески» зачастую оказывается сильнее всяких там высоких идей. В общем, тогда я понял теряю жену. Ты еще молод и вряд ли поймешь, что испытывает сорокапятилетний мужчина, теряя любимую женщину. — Бай рассеянно посмотрел в окно. — И я сломался… А тут еще мой бизнесмен, как учуял, звонит: помогай, говорит, конкуренты заели. И пошло, и поехало… А от жены я потом сам ушел — век киллера недолог, да и семье небезопасно. Такая вот, брат, история.