Сашка послушно предъявил клочок пергамента с личной печатью, где в графе «исполняемые обязанности» стояло одна за другой несколько должностей — штурман, сэйл-мастер, старший штурман, капитан.
— Хороший карьерный рост, — без тени иронии сказал работник порта. — Только у нас в описи значится, что капитан «Блика» — Марина Балл. Это же вроде не вы?
Сашка хотел было вспылить, но совладал с собой: сообразил, что здесь, на Мирабилис, имя «Марина» и впрямь звучит чужеродно. Кто его знает, мужское оно или женское. Наверное, бригадир не хотел издеваться.
— Не я, — сказал Сашка, — свяжитесь с администрацией порта, мы уже подали уведомление, что капитан сменился.
Длинноволосый «жрец» что-то прикинул.
— Телефон далековато… Ладно, покажите судовую роль, я проверю до пятиминутного отсчета.
Сашка хотел было бежать на корабль сам, но вовремя опомнился. Еще одна вещь, которую капитану делать не к лицу.
Он коснулся серьги внутрисудовой трансляции и произнес:
— Штурман Кресто… Костомаров, возьмите у старпома судовую роль и вынесите, пожалуйста, на палубу.
Вот уж кем странно было командовать! Сашка не ожидал, что они с Володькой еще хоть когда-то встретятся после Академии. И уж тем более не думал, что тот окажется у него под началом.
Володька вылез на палубу с судовой ролью в руке, похожий на взъерошенного черного грача. Сам Володька думал, что его прозвали Крестоносцем, потому что он как-то поспорил с преподавателем истории на первом курсе. На самом деле причиной была не слишком добрая шутка одной из однокурсниц — мол, Володька такой лохматый и так любит черную одежду (на первом курсе кадетская форма была еще не обязательна), что напоминает крестоносца, который дал обет не стричься и не мыться до взятия Иерусалима.
К счастью, насчет личной гигиены та шутница была все-таки не права, а то Володьку невозможно было бы терпеть на корабле. Но выглядел он и впрямь очень неопрятно.
Володька оглянулся, увидел Сашку с сухой бригадой и поспешил к ним.
Бригадир взял протянутый пергамент, изучил и согласился, что оформлено все верно.
— Если что, с вами свяжутся до пятиминутного отсчета, — снова сказал он.
— Ладно, — ответил Сашка. — А теперь мы задраим люки изнутри, проверяйте.
***
...Люки задраены — самое время проводить инвентаризацию. Но на сей раз Людоедка махнула рукой, мол, «после старта успеется». У нее нашлось дело поважнее — представить Сашку корабельному духу по всей форме.
Вообще-то, такие вещи полагается решать раньше, чем за два часа до старта, но другого времени просто не нашлось.
Слишком много оказалось дел.
Стоя перед алтарем, Сашка мысленно спрашивал себя, на кой хрен он в это ввязался. Ему казалось, что за истекшие до старта двое суток он постарел на два года и мечтал о том, чтобы поспать хотя бы двадцать минут.
Но ритуалом пренебречь нельзя: корабельный дух должен знать, кому подчиняется.
— ...И настоящим документом власть над этой бригантиной, ее маршрутом и рабочими навыками экипажа вручается Александру Ивановичу Белобрысову, который присутствует здесь, — монотонно проговорила Белка, точно по методичке. — Запомни его.
Судовая роль — не нотариально заверенный пергамент, а обычная бумажная копия, переписанная Берг — полетела на алтарь и вспыхнула прямо в полете. Сашка услышал, как Бэла облегченно выдохнула: она первый раз проводила ритуал и боялась, что ее оборотневых магических сил на это не хватит.
На алтаре лежали приношения: свежий хлеб, конфеты, фрукты. Один помидор Бэла взрезала прямо у Сашки над головой. Овощной сок неприятно закапал на голову, стекая по лицу. Что делать, приходилось терпеть.
Подождав, пока несколько капель упадут на алтарь, Сашка надколол палец ножом и размазал кровь прямо по полированному дереву статуи. Оставалась только ритуальная жертва.
Раньше по такому важному случаю убивали животное, но теперь пекли специальные хлеба с бычьей кровью — короваи. В Порто-дель-Мирабилис для той же цели пользовались имбирными пряниками в форме человеческой фигурки (да, в здешней традиции изначально жертвы были человеческими), но Людоедка умудрилась то ли разыскать, то ли заказать в пекарне правильный коровай — не просто с рожками на макушке, а прямо в виде коровы.
Они положили пирог на алтарь, Бэла щедро сбрызнула его помидорным соком и увенчала остатками помидора, а Сашка прижал палец, размазывая по корке кровь. На их глаза хлеб начал скукоживаться, чернеть и рассыпаться в пыль.