Она стала думать, что, наверное, это – сон. Она всё еще спит где-то в лесу, под мягкими лапами ели или сосны. Дерево греет её. Возможно, уже давно пора проснуться. Ведь её могли найти здесь дикие звери или, что хуже, её соплеменники, бросившиеся на поиски. Она попыталась. Не получилось. Тогда она резко села на своем ложе и сильно закрутила головой в разные стороны, отчего старик снова проснулся и снова стал терпеливо уговаривать её и гладить её лоб и виски. Она послушно легла. Нет, конечно, она вовсе не под деревом, она вообще, похоже под землёй – может быть, она умерла и теперь в раю, а этот старик – ангел, который будет теперь заботиться о ней. О, это было бы слишком хорошо, но тогда почему она всё чувствует: и жажду, и тепло, и голод? Как во сне, потому что чуть-чуть в тумане. И тут, как ей показалось, она догадалась. Её вообще не существует – она – чужая фантазия, она снится огромной рыбе, притаившейся в океане. Иначе откуда бы ей знать про океан, которого она никогда не видела, и о котором ничего не рассказывали её соплеменники. Откуда-то из глубины памяти выплыла тень, и она вспомнила взгляд холодных зеленовато-бурых глаз, и презрительный изгиб беззвучно шепчущих губ. Она касается кончиками пальцев шершавого чешуйчатого бока и плавников, похожих на огромные кисти, украшающие бархатные портьеры во дворце. Каком дворце? Она была там однажды или это тоже был рыбий сон? Она снова села, но теперь как можно тише, чтобы не потревожить деда. Медленно, боясь увидеть самое страшное из ожидаемого, она повернула голову в сторону дыхания океана и осторожно протянула руку. Её пальцы коснулись шершавой прохлады. В темноте, спящий под шкурами старик… нет огромная рыба, укутавшаяся в иле, мерно шевелила кистями плавников и жабрами. И она тоже была рыбой, смотрящей сумасшедший сон про людей. Что ж, пусть так и будет.
Резкий свет ударил в веки, и снова стало приятно темно, но как-то не так, как мгновенье назад. Она открыла глаза. Полумрак вокруг помогал разглядеть подробности. Угли в очаге почти прогорели, и он лишь слегка дымился. Земляные стены, украшали звериные шкуры. Ими же было укрыто земляное ложе. Всюду под потолком висели пучки сушёных трав. В выдолбленных в стенах нишах стояли какие-то металлические сосуды, коробочки, смастерённые из древесной коры. Это было знакомо. Бабкина кибитка тоже была набита подобными вещами. Рядом с её постелью стояла деревянная чаша, наполненная ароматным отваром. Она сделала глоток. Питьё отличалось от того, что она пила накануне, но тоже было приятным, сладковатым на вкус, хоть и немного терпким. Справа от ложа она обнаружила выход, прикрытый особо толстой шкурой. Сквозь щель проглядывало солнце. Она поднялась. Ноги сначала не хотели повиноваться, но потом вспомнили свою обязанность и смирились с ней.
Она так привыкла к бесконечному дождю и ветру, сопровождавшему их табор почти на всём пути, что солнце, обрушившее с неба свой неистово радостный свет, показалось ей враждебным. Едва выглянув из-под шкуры, закрывающей узкий проход, она снова бросилась обратно в уже ставший привычным, и оттого успокаивающий, полумрак. Она сидела, зарывшись в ещё тёплые, согретые её телом во время сна, шкуры и старалась вспомнить всё, что с ней случилось за последние сутки или больше, чтобы уловить хоть какую-то логику, найти хоть какое-то объяснение тому, что она видела вокруг. Здесь в этом странном жилище, вырытом в земле, было довольно уютно и просторно. Невольно занятая своими мыслями, она не сразу прислушалась к звукам снаружи. Или ей так не хотелось ничего знать о внешнем мире, от которого нечего было ждать, кроме вечной тоски…. Однако этот мир был настойчив и требовал внимания. Сквозь пение птиц, ворчание ветра в листве, тихий смех где-то рядом бегущего ручейка она уловила знакомый ей голос. Но теперь он не напоминал шёпот бархата, он был властный и строгий. То, что она слышала, более всего было похоже на странно звучащую мелодию. В этом был ритм и некоторая выразительность, но совсем не похожая на страсть и боль, присущие песням её народа. Ей стало любопытно и очень захотелось увидеть своего спасителя и, чтобы оправдать возможное безумство предстоящего поступка, она подумала: раз он там, снаружи, поёт, значит и она может выйти туда, послушать. Она тихо прокралась к выходу, приподняла шкуру и выглянула. Свет снова бросился к ней, и ветер облизал её лицо. «Просто мой старый пёс нашёл себе нового друга, и они теперь резвятся здесь вдвоём» – успокоила она себя. Постепенно привыкнув к забытому на родине солнечному свету, она осмотрелась. Жилище старика, и её теперь, было хорошо замаскировано среди нагромождения валунов, оставленных здесь когда-то морем, убегающим в спешке от враждебного холода. Откуда это пришло ей в голову? Ах, да – это рыба всё знает про море.
У неё закружилась голова, и она присела на вылезшие из-под земли корни дуба, свернувшиеся в виде очень удобного сидения. Голос становился всё чётче, и некоторые слова повторялись, она уже их запомнила, только не знала значения. Она посмотрела в направлении, откуда раздавалось мерное пение, и увидела своего старика. Никакой он был не старик. Скорее, возраста её отца, или даже моложе. Почему-то ей захотелось, чтобы он был моложе. И ещё он показался ей очень красивым. Таких мужчин она не встречала: со светлыми, почти, белыми длинными шелковистыми волосами….
От этих мыслей ей стало страшно и захотелось убежать, но она не могла решиться – оторвать от него взгляд сейчас – значило умереть. И она встала и сделала шаг по направлению к нему. И тут только обнаружила, что он был не один: вокруг него на камнях, вросших наполовину в почву, корнях, милостиво предоставленных дубами, расположилось несколько подростков, её ровесников или чуть старше. Она заметила, что среди них была только одна девочка. Вдруг все оглянулись в её сторону. В их глазах читалось холодное любопытство. Самый высокий мальчик что-то презрительно произнёс и тут же получил от старика резкий, как удар хлыста, ответ. Юноша быстро взглянул в её сторону, покраснел и замолчал, потому что остальные ребята стали смеяться. Старик кивнул ей приветливо и жестом приказал подойти.
Это был именно приказ, и ослушаться было невозможно. Но она с удивлением для себя обнаружила, что рада повиноваться, что готова сделать всё, что он скажет. Смешанное чувство восторга и досады заставило её остановиться. Она исподлобья взглянула на нежданного повелителя. Он опять улыбнулся, слегка приподняв краешки губ, и сделал шаг по направлению к ней, снова повторил свой жест и что-то произнёс мягко, но так, что сопротивляться она была не в силах. Он предложил ей сесть рядом с девушкой на корень. Та ласково взглянула и охотно подвинулась. Через мгновение песня старика продолжилась. Он о чём-то рассказывал и показывал травы, коренья и цветы. Большинство из этих растений она знала. Они были целебными. «Этот старик, наверное, их шаман» – подумала она и решила впредь так и называть своего спасителя, – ведь он ещё, скорее всего, не очень стар, вполне молод.
Шаман пел и раскладывал на длинном, обтёсанном наподобие своеобразного стола, бревне пучки травы, связанные конским волосом. Он несколько раз обошёл вокруг своих слушателей, они, не шелохнувшись и не произнося ни звука, следили за ним глазами. Потом он остановился и замолчал, закрыл глаза, подняв руки к небу, что-то прошептал и, наконец, внимательно оглядел учеников. Она уже поняла, что попала на урок, и ей было очень интересно и странно видеть всё происходящее и принимать в этом участие. У неё в таборе бабка, как правило, выбирала кого-то одного, точнее одну девочку, наиболее толковую, усердную и достойную, чтобы обучить её всем целительским премудростям. Свою внучку, повинную в чём-то ужасном, она обучала тайно. Оттого, наверное, та впитывала каждое слово, каждую крупицу дарованного незаслуженно знания…. Учитель что-то сказал высокому юноше – это слово она слышала уже несколько раз. Парень вскочил и подошёл к столу. Он стал аккуратно вынимать из некоторых связок веточки, стебли, собрал небольшой пучок и подал шаману. Тот осмотрел его внимательно и одобрительно кивнул. Один за другим, ученики по очереди подходили к травам и в полной тишине собирали свои снадобья. Она внимательно следила за ними и видела, как её новые товарищи, боясь ошибиться, готовят самые простые смеси, чтобы унять простуду или промыть рану. Один из мальчиков собрал целых три букета, и шаман похвалил его, хотя и исправил неточности в двух из них. Наконец, все, кроме неё, уже справились с заданием, и она снова услышала это слово, которое значило «подойди». Она вскочила и быстро почти подбежала к столу. Она очень волновалась, но дотронувшись до травы, и взглянув в улыбающееся лицо своего учителя, несколько успокоилась. Она оглянулась на ребят, те с любопытством смотрели на неё, только Олаф, так звали высокого юношу, презрительно ухмылялся. Она отвернулась, она чувствовала злость, но так нельзя составлять сборы. И она снова посмотрела на учителя, а потом закрыла глаза и подняла руки к небу, как это недавно сделал он, Ветерок лизнул её пальцы, погладил по лицу, тронул веки, и она успокоилась. Руки потянулись к травам, ладони раскрылись и застыли ненадолго над пучками, излучающими особую силу. Они, как ветер, умели дуть на ладони, только все по-разному. Она заметила, ещё на бабкиных уроках, что, даже если ей не удавалось запомнить какой-нибудь уж очень сложный рецепт, излечивающий, например, смертельную горячку или помогающий при падучей, достаточно было представить болезнь в виде подводного чудища, нападающего… на прекрасную рыбу, и руки начинали улавливать дыхания трав. Оставалось только найти те, что готовы сейчас оказаться вместе, то есть, чьё дыхание созвучно.