– Не бойся. Это наше место на сегодня. Сам король пригласил нас сюда. Никто не войдёт в двери, пока мы сами не выйдем.
Он обошёл вокруг ложа, встал напротив Дану и начал медленно отстёгивать пояс с мечом. Сняв его, он положил оружие на один из сундуков. Потом нерешительно взглянул на девушку и приподнял подол своей рубахи. Немного подождал, но всё-таки сдёрнул одежду, обнажив свой безупречный мускулистый торс.
– Что же ты стоишь. Раздевайся. Или ты хочешь, чтобы я помог?
Дану испуганно замотала головой.
– Тогда сама. Твоя одежда промокла. Лучше сними её. Ты такая красивая….
Он не успел договорить. Дану резко отстегнула ремень, на котором был привязан меч, и подняла оружие над головой.
– Стой! – Олаф быстро схватил свой клинок и направил его в сторону Дану.
Она усмехнулась, а потом приставила остриё к своему горлу и посмотрела в глаза Олафу.
«Видишь. Какова твоя любовь. А я бы даже не пошевелилась, если бы мой возлюбленный сделал, как я»
– Что ты хочешь? Ты же не сказала «нет»! Ты приняла мой дар. Ты была согласна!
«Но меня никто не спрашивал. «Да» я тоже не говорила. А меч…. Это была моя ошибка, и я возвращаю его тебе».
И она бросила клинок на ложе в самый центр, так, что он оказался посредине, между нею и Олафом.
– Что ты наделала? Зачем? Мы бы могли любить друг друга! А теперь…. Разве ты не знаешь, что это значит?
Она знала. Она слышала от Риголла об этом обычае кельтов, и теперь чувствовала себя в полной безопасности, считая Олафа честным парнем, почитающим законы своего народа. И совершенно справедливо. Она опять пристально посмотрела ему в глаза. Как ни странно, он как никто другой умел услышать её мысли. Вероятно, потому что хотел. Если бы не Риголл, она бы, конечно, могла полюбить Олафа, к несчастью Ингрид. Но сейчас…. Сейчас нужно молча объяснить этому парню, почему она не хочет и не может принадлежать ему.
Почему она раньше не сделала этого? Надеялась, что её возлюбленный не допустит свадьбы? Но он допустил. Он сам это всё устроил. Об этом она будет думать, но позже.
«Олаф» – она подошла к нему. Он стоял, подняв голову, опустив руки, в которых всё ещё был зажат меч и не шевелился. Его глаза были закрыты. Дану тихонько дотронулась до его ладони кончиками пальцев. Он отдёрнул руку и взглянул на неё.
– Хорошо. Давай, если можешь, как там, на поляне, когда я при всех спел твою дурацкую песню, объясни мне. Только,… сядем.
Они опустились на шкуры по разные стороны от брошенного Дану меча.
– Начинай. Я попробую услышать.
«Я люблю другого мужчину»
– У тебя кто-то был? Это ерунда, если дело только в этом…
«Нет, не было. Я сейчас люблю. И всегда буду. Пока живу и в следующей жизни. Во всех жизнях»
– Кто он? Ну, да, конечно, ты не скажешь. Он кельт?
«Да. Но не смей даже пытаться угадать его имя»
– А он любит тебя?
«Не знаю. Похоже, что нет. Но для меня это не имеет значения. Если он не хочет, я не буду требовать его внимания»
– Ты пыталась объяснить ему?
«Мне кажется, я давала понять, но он не…, наверное, не хотел понимать»
– Ерунда, он ничего не понял. Или…. Или он любит другую?
«Вряд ли. Я бы почувствовала. Хотя, надо проверить. Но дело не только во мне. Дело в тебе и Ингрид»
– Ингрид? Ингрид не моя.
«Почему ты так решил?»
– Ингрид слишком красива.
«А я не слишком. То есть, как раз для тебя»
– Я не то хотел сказать. Ингрид я знаю давно. Даже был влюблён в неё до тебя. Но она…. Это девушка для короля или его сына. Мне показалось, хоть ты и чужая, хоть в тебе и живёт богиня, но ты…. Нет, не то….
«Я просто другая. И ты увлёкся новизной. А теперь пытаешься оправдать свою ошибку!»
Олаф уставился на Дану в полной растерянности.
– О, боги! Что нам делать теперь?
«Я уйду»
– Нет, Дану. Куда ты пойдёшь? Нам нужно потерпеть год, а потом мы можем расстаться. Только год. До следующего Самайна.
«Ты сможешь терпеть это целый год? А Ингрид? Она тоже может не выдержать, и будет ещё одна ошибка. А тот, кого я люблю, возможно, никогда не поверит мне или не дождётся. А я? Я не смогу!»
– Куда ты пойдёшь?
«Не важно. Сейчас ты ляжешь спать, а утром меня уже не будет. Скажи им что угодно, что положено говорить в таких ситуациях, чтобы ты стал свободен и женись на Ингрид»
– Ничего я не стану говорить такого. Скажу, что…, что ты не хотела быть моей женой, а я не желаю овладевать тобой силой. И если Ингрид это не смутит, предложу ей… быть вместе…. Потом. Сейчас я ещё не понял до конца. Ты свободна, Дану. Какие мы все дураки!
«Ложись и засыпай. Ты мой единственный друг сейчас. И так будет всегда»
– Прощай, Дану, прощай, друг. Найди свою любовь и… стань его любовью.
Она дождалась, пока Олаф уснул, и бесшумно выскользнула наружу к ветру и дождю, которые радостно окутали её влажной дымкой, чтобы никто не смог разглядеть крадущийся в темноте стройный силуэт. Она пробралась в жилище, где они иногда ночевали с Риголлом, но его там не оказалось. Ни его, ни его вещей. Друид уехал сразу, как передал Дану Олафу. И это очень обрадовало девушку. Снова очутившись под дождём, она стала думать о своём коне, и вскоре услышала осторожное цоканье копыт по размокшей земле.
– Можно я стану считать тебя свадебным подарком?
Конь закивал своей серебристой от капель дождя головой и тихо ржанул.
– Тс! Никто не должен нас видеть и слышать.
Через мгновение всадница растворилась в пелене мелкого дождя.
Дану возвращалась в лес, в жилище Риголла. Ей предстояло два дня пути. Но и она, и конь прекрасно знали дорогу, а дождь и ветер могли спрятать их и от диких зверей и от любых других врагов.
Ночь она продремала на спине тихо трусившей лошади, а утром остановила коня, чтобы он мог отдохнуть немного, напиться из ручья и пожевать последней, ещё не пожухлой травы, задержавшейся среди древесных корней. К тому же ей нужно было решить два вопроса. Немного подумав, она выбрала «песнь озарения».
Поскольку приложиться прутьями было не к чему и не к кому, она воспользовалась другим способом, подсмотренным у жрецов.
Мерно покачиваясь в такт приплясывающему дождю, она положила в рот большой палец руки и затянула нечто среднее, между «а», «о» и «у». Потом родилось положенное четверостишие-вопрос:
– Мы немы, немощны и глухи,
Мы слепы без своих начал.
О, Боги, нелюди и духи,
Скажите, кто меня зачал?
Она ничего не почувствовала. Тогда она открыла глаза и огляделась вокруг. И тут Дану увидела среди почти голых ветвей колючих кустов застрявший лист дуба. Значит, дерево было недалеко. Дуб в окружении боярышника – это именно то, что нужно. Через минут десять она его увидела на берегу ручья, где пасся её конь. «И незачем был лезть в чащу. Ведь сразу приехали, куда нужно». Она даже рассмеялась, заметив на дубе дремлющую омелу. Теперь всё получится. Более всего она боялась увидеть сейчас Риголла. Она понимала всю нелепость предположения, что тот может оказаться её отцом, но на всякий случай, следовало знать.
Встав под деревом, она сосредоточилась и повторила свою попытку. Опять безрезультатно. Что-то она делала не так. Очевидно, нужно было придумать новое четверостишие, и, ах, да жертва. Маленькая жертва.
Она снова обхватила одной рукой дуб, прикусила зубами большой палец другой руки и запела:
– Я принимаю этот мир
Его начало и конец
Вода, огонь, земля, эфир,
Скажите, кто был мой отец!
Пропев песнь, она сильно сжала зубы и прокусила свой палец до крови. Потом она вынула его изо рта и поднесла к ягодам омелы. И, когда белое стало красным, дождь разорвался на облака перед её глазами. Где-то сверкнули молнии, очень близко к её рукам, ветер взвыл, как пёс, потерявший хозяина. И она увидела с ужасом для себя высокого мужчину со светлой длинной бородой и горбатым носом. «Не может быть!» – кричала её душа! «Это неправда!» «Действительно неправда!» Это был не Риголл! Очень похож, но не он. Она даже вспомнила: однажды, когда была жива её мать, он приходил и приносил подарки всему табору. И был праздник, который закончился ужасной дракой, потому что её приёмный отец чуть не зарезал этого человека, а мать помогла ему, этому монаху…. Да, это был сумасшедший монах, принесший цыганам новую весть про единого бога и его сына….