– Дану!
Она мгновенно выпрыгнула из горячих ещё шкур и, в чем была, то есть в браслетах и монисто, выбежала босая на сияющий, переливающийся всеми оттенками от голубого до фиолетового, снег.
– Ты простудишься, и я буду поить тебя самым отвратительным отваром с лакрицей, которую ты ненавидишь.
– Нет. Не будешь!
Она слепила огромный снежный ком и запустила им в Риголла, но он ловко уклонился.
– Я сварю его из одной лакрицы. И добавлю туда прошлогоднего тёмного мёда!
Она снова запустила в него снегом:
–Будешь пить это сам. И дрыхнуть всю ночь.
– Думаешь, дрыхнуть?
– Вообще–то не уверена. А я не простужусь. Снег это ведь тоже дождь, только он уснул. Наверное, он обнаружил твою лакрицу с тёмным мёдом и, наконец, может поспать. Проверь.
– Постой, Дану. Эта тишина. Твои вечные спутники словно застыли.
– И что?
– Ты немного… изменилась этой ночью. Мне кажется тебе лучше…. Словом, лучше подождать пока снова хотя бы задует ветер….
– То есть?
Она почувствовала, как холод наконец-то добрался до её сознания.
– Пойдём. Сначала тебе всё-таки нужно согреться. Ты, конечно, очень горячий зверёк, но можешь обморозить свои прекрасные лапки и дождик, полагаю, расстроится, не говоря уже обо мне.
Он поднял её на руки и отнёс к ложу, чтобы закутать в шкуры, чтобы она сидела в тепле, пока он будет разжигать огонь и согревать ужин.
Часа через полтора Риголлу удалось, наконец, добраться до очага.
– Дану. Я думаю, нам нужно поужинать и уходить.
– Почему? Здесь твой дом. Мне показалось, теперь и мой тоже.
– Я чувствую, что не всё просто. Понимаешь, мы даже перед исполнением простых заклинаний должны выдерживать некоторый пост. Это касается не только еды. Прежде всего, не еды. Собственно, поэтому друиды чаще всего – отшельники.
– Но ты ведь сам говорил, что жениться можно и вам тоже.
– Конечно, но, девочка моя, мы с тобой, точнее я, нарушил закон.
– В чём же?
– Я не имел права быть с тобой, пока не поговорил с семьёй Олафа.
– Прости меня. Я не знала этого. Я вообще думала… Я просто
– Ты просто любишь, а я должен был немного потерпеть. Даже такую любовь.
– Ты жалеешь?
– Нет. Наверное, ты не совсем поняла. Мне просто нужно было поговорить с Эраннаном, чтобы они отпустили тебя. Нужно было выждать всего пару дней.
– И ты бы смог?
– Как видишь. Теперь придётся уходить.
– Я могу уйти сама, спрятаться где-нибудь. А ты с ним поговоришь.
– И ты думаешь, я теперь смогу отпустить тебя? Я был уверен, что моя любовь, моё желание – это всего лишь испытание, которое посылают боги. Что ты, юная и прекрасная должна любить такого же юного и прекрасного…
– Нет никого лучше тебя ни в одном из миров. Хочешь, я расскажу тебе про тебя? Про огромную горбоносую рыбу, которая жила задолго до людей и живёт до сих пор?
Она начала рассказывать ему о своих снах, точнее о снах рыбы, и о глазах, красивых женских глазах, которые ей мерещатся в пламени с начала Самайна. Как будто она смотрит в огонь, как в воду и видит своё отражение. И он, забыв обо всём, слушал её.
– Где эта ведьма?! – людские крики снаружи и конский топот прервал этот странный рассказ, в котором Риголл верил каждому слову.
– Риголл, она околдовала всех и сбежала. Ты поможешь выследить её?
Он взглянул на Дану, он хотел показать ей, чтобы она спряталась в шкурах на ложе, но не успел. Разозлённая, как фурия, воинственная Бригита, нарушив закон, ворвалась без приглашения в жилище верховного друида.
– Она здесь?! Эта тварь здесь?! Она и тебя околдовала, друид?!
– Нет, Бригита! Не спеши!
– Теперь мне понятно, почему и Олаф, и этот старый дурак Эраннан не захотели искать правды и возмездия. Она свела с ума всех. Ничего, на женщин её чары не действуют.
– Бригита, остановись! – Риголл поднял руки, чтобы преградить дорогу разъярённой валькирии. Пламя лишь слегка поднялось к потолку и тут же опало в
очаг.
– Что? Обессилил? Гайрех, где тот чёртов змеиный меч, который эта ведьма швырнула на ложе моего сына?!
Движения её были стремительны и точны, и лезвие не в силах было сопротивляться. По тому, как оно вошло в очень верное место под ребром и вышло между лопаток, Риголл понял, что оружие милосердно, и мучения будут недолги.
– Я вернусь, любимый. Я обязательно найду тебя. Только не забывай… танцевать… с дождём… иногда.
Я видела. Он держал её на руках. Я так тоже однажды держала…. Я слышала его вой, переходящий в вой ветра и пламени, которое таки добралось до моих пальцев.
– А ну, чего тут у огня шалите? Взрослая женщина, а туда же, как малолетка – ветки жечь.
– Бригита?
– Какая я тебе Бригита? Ишь, имя выдумала. Нечего тут мешать. – И пожилая высокая и мощная дворничиха стала затаптывать огонь ещё не до конца наевшийся и сердитый.
Я повернулась к ней спиной и зашагала прочь из этого сада.
– Эй! И вещички свои заберите. Мне чужого добра не надо. А то теряют, а потом говорят, что у них украли.
Дворничиха догнала меня и сунула в руки свёрток с кинжалом, который я обронила возле костра и не заметила как.
– Спасибо.
– Конечно. Нам чужого не надо, говорю.
Обратный путь к дому казался бесконечно долгим. Так бывает в некоторых противных плохо отрегулированных снах. Когда, кажется, что продираешься сквозь уплотнившийся до киселя воздух, в котором ноги становятся тяжёлыми и чужими, как мысли. После всего увиденного можно было бы научиться передвигаться побыстрее.
Более всего меня беспокоило, что я могу не застать своих соавторов. Я даже подумала в какой-то момент, что их вообще не было, что они мне примерещились так же, как Дану и Риголл, только в пламени собственного хмельного угара. Ничего себе похмелье. Ну, просто эксклюзивный вариант белой горячки, демо-версия.
Даже Лиговский притих, даже Московский вокзал, как будто замер, и Невского не было слышно, и не шевелилась в дрожащем воздухе асфальтовая спина дремлющего дракона Гончарной.
Дома был один Олаф.
– Мария, где ты пропадала так долго?
– Я же предупредила, что меня не будет до вечера.
– Хорошо бы ты предупредила до какого.
– Не поняла?
– Ты уехала вчера утром. Ты в курсе?
– Если честно, не очень. Подожди….
У меня не укладывалась эта информация никак. Единственное разумное объяснение могло быть, что я заснула где-то на вокзале в той самой Будогощи после бессонных ночей с мужиками. Просмотрела цыганские грёзы о Распутине.
Правда, свёрток с кинжалом несколько портил впечатление. Стало быть, я задремала стоя у костра. Это тоже не очень получалось. Ладно, хорошо. Кельтские игры со временем. Или цыганские. Какая разница. Лучше принять сумасшедшую идею, как данность, чем пытаться понять нечто подобное. Есть же телепередача «Необъяснимо, но факт» – это сюжет для неё, и только-то.
– Где Сеймон?
– Они с Дэймоном.
– С Димоном.
– Как?
– «Ди». Димон. У вас тоже есть звук «ди». Что?… То есть где они.
– Дэ… Димон повёл Сеймона куда-то свой Питер показывать.
– Понятно. Экскурсия по кабакам, дворам и подворотням.
– А ты что же?
– Я ждал тебя.
Он подошёл очень близко. Он коснулся неуверенно моей ладони. Правильно, что неуверенно. Ты ведь чувствуешь, что не должен…, что мы не должны это делать. Ну, посмотри мне в глаза.
– Мария, что случилось?
– Как звали твою жену?
– Что?
– Имя твоей жены? Ты мне так и не сказал.
– Зачем тебе? – Он насторожился. – Какое дело в имени? Ты уверена, что твоё имя то, что есть на самом деле?
– Да. Меня зовут Мария.
– Ага. Так всех зовут. Анна Мария. Стелла Мария. Ещё?
– У нас дают одно имя при крещении.
– То, которое есть в ваших святках. А как тебя звали в детстве?
– Маша.