Мы втроем у новогодней елки. На переднем плане счастливый Макс, обеими руками обнимающий и новенькую дорогущую клюшку, и сумку с формой полной очень недешевой из-за качества амуницией, по цене выходящий как тысячи наших с Леной новогодних подарков в виде шоколадок, которые мы с ней мрачно рассматривали на фоне сияющего счастьем Макса. Кадр сделан за несколько секунд до того, как ехидно улыбающаяся фотограф-мама, объявила нам с сестрой, что мы с ней плохо вели себя в этом году и папа с самый серьезным видом вручил нам шоколадки. Сделав фотку, мама подарила мне и Лене наши настоящие подарки.
Стас негромко рассмеялся и посмотрел на вишенку моей коллекции, сейчас меня твердо убеждающей, что фотки надо бы убрать.
Это была семейная фотосессия, так сказать. На фотографии невероятно элегантная и красивая женщина стоящая рядом с респектабельным, серьезным мужчиной. Чуть впереди них моя старшая сестра будто прекрасный ангел спустившийся с небес, что приобнимал маленького английского джентльмена в костюме тройке и меня. В белом платье-«принцесса» в красный горох, с широченной улыбкой, где в подробностях видно брекеты, и с намеренно выпученными глазами за очками Гарри Поттера. Это я так решила немного разбавить пафос атмосферы и меня никто не смог переубедить. Да и не особо пытался, честно говоря. Люблю эту фотку. И не только я.
— Муж сестры, когда в первый раз это увидел, сказал ей: «только не говори, что это ты», — фыркнула, тут же растеряв ироничный настрой при его кратком и таком пробирающем:
— Зря. В таких и влюбляются до умопомрачения.
Сердце екнуло. И сбилось с ритмом вернее, когда губ снова коснулись губы, а так ненужная ткань скользила с тел. Обнаженная, прижатая к нему, ничего не смогла поделать с собой, разбиваемой до остовов миксом сильнейших и труднохарактеризуемых эмоций — повела кончиком носа по его шее. Медленно, с неукротимым упоением вдыхая его одуряющий запах.
Постель была совсем рядом, и что там творилось…
Простыни можно было и не стелить, они быстро оказались смяты и иногда мешали, когда от тесноты контакта хотелось взвыть, потому что его было мало, и мешало все если хоть как-то попадало когда кожа к коже.
Меня впервые фактически принуждали у минету, могли ради этого прерваться в середине секса. Просто либо сбросить меня с себя и склонить мою голову к своему паху, либо прерваться, если он был сверху и требовательно передвинуться выше, эрекцией к моим покусанным губам. И заставлять брать так, что я, поднимая взгляд, искала одобрения, взяв не просто на пределе своих возможностей, а за него. Когда кашляла, давилась, еще не успевала ощутить неловкость из-за обильного слюноотделения, делающего это еще более неприглядным, но чувствовала хват за волосы и меня целовали в этом момент. Дико, жестко, глубоко, иногда сцеловывая собственную сперму с моих губ и языка, и делая это так, что только пробудившееся осознание с этим пониманием/смущением, вновь отшибало напрочь.
Впервые я фактически принуждала к оральному сексу, так же прерываясь, когда была сверху и кусающими поцелуями шла по его груди до его горла, до его губ, удерживая его руки своими у спинки кровати. Целуя его жадно и поднимаясь низом живота по его телу все выше. До тех самых пор, пока не зарылась пальцами обеих рук в его волосы, подчиняясь его рукам, стискивающим мои бедра, и его языку, касающемуся меня, сидящей на его лице так, что напрочь сметало понимание происходящего.
С ним впервые мои стоны перешли в возгласы, а затем в крик, когда ленивый и нежный секс в кухне, куда мы отправились перекусить, превратился в подобие моего родео на нем на стуле, с его громким дыханием перерожденным-таки в глухие стоны, накрывшие меня молниеносным разрушительным оргазмом, и он его повторил, грубо взяв на кухонном столе.
Я впервые после такого марафонского забега могла, что называется, течь. От одного взгляда. Впервые немного и так по-женски растворялась при взгляде в глаза и дело было далеко не в нестандартности цвета, совсем не в этом.
Сидя за столом напротив Стаса, я изредка прерывала зрительный контакт на то, чтобы соскрести со стенок стаканчика остатки йогурта и заодно напомнить себе, что я скоропостижно влюбчивая. Однако, это напоминание рассыпалось под выражением его глаз, под откровенностью в них. Это такой тяжелый наркотик, когда ты понимаешь, что мужчина тебя не просто физически хочет, ему крайне интересно с тобой находиться. Это тяжелейший наркотик, им хочется закидываться непрерывно, потому что эйфория не только в физическом оргазме, который тебе неизменно и щедро приносят, эйфория еще и в том, что тебе самой с ним чрезвычайно интересно. Он умнее, осведомленные, многопланово опытнее. И он просто мужчина. Просто спокойнее. Просто рациональнее. И у него все просто.