— Ты что-то хотела?
— Да, увидеться.
— Я не обещаю, но могу приехать ночью. — Бросил оценивающий взгляд на часы. — М, кстати, деньги тебе сбросил, как увидел твое сообщение. Ты успела купить то платье?
— Да, спасибо, милый.
Боже-ёже, как это сладко! Справиться о любовницах, а потом ворковать за подкинутые деньги. Хотя, может и надо так. Девушка вон живет и явно особо не парится по жизни, это тоже уметь надо. Как-то, чрезвычайно задолбавшись на работе, я позвонила маме пожаловаться и с наездом предъявила ей, что я люблю деньги, но у России, как известно три пути: вебкам, закладки и ай-ти, а вебкамом я не могу заниматься, потому что она с папой расстроятся, с наркотой у меня получится, это прибыльное дело, но радоваться и шиковать я буду не долго, а в ай-ти мне очень сложно. Мама, с некой долей злорадства посмеявшись над моим бедственным положением, велела и дальше быть страдать, ведь таков тяжкий удел девочек с мозгом и достоинством. Мамуля у меня такая. Она мастер моральной поддержки. Я в нее пошла.
Поднесла к губам бокал с вином, скрывая усмешку, а Ланг невозмутимо продолжал устраивать свою личную жизнь на эту ночь:
— Я позвоню, если соберусь приехать. Встретишь в этом платье, окей?
Она ответила утвердительно и он завершил звонок.
— Высокие отношения, — оценила я, усаживаясь полубоком в кресле и подбирая под себя ноги.
— Где-то услышал, что жизнь становится прекрасной, когда трахаться, бухать и разговаривать можно с одним и тем же человеком. У меня это три разных, а мог бы быть один. Не подозреваешь, кто это, а, Яскевич?
Изобразив недоумение, развела руками и пожала плечами. Матвей, с укором глядя на меня, потянулся за своей бутылкой.
— Что за Лера? — заинтересовалась, глядя на плеск коньяка в бокал.
— Это второй человек из трех. С которым я бухаю. Быкова.
— Ты с Валерией Леонидовной бухаешь? — я выпала в осадок, когда перед моим внутренним взором предстал грозный предводитель юридической орды Ланга.
— Ты с ней никогда не пила? — неподдельно удивился Матвей. — Даже на корпоратах? У-у-у, ты многое потеряла, она вообще… крейзи. Но, черт, какая же она крутая!.. Была бы лет на тридцать моложе. Хотя бы на двадцать. Да даже на пятнадцать. Эх…
Матвей фальшиво взгрустнул, я рассмеялась. Он, мимолетно мне улыбнувшись, расслабление развалился в кресле, подавшись вперед к столу и опустив на столешницу локоть правой руки, подпер кулаком голову, указательным пальцем левой мерно и медленно постукивая по стеклянной грани своего бокала. Повисшая тишина, когда мы смотрели друг другу в глаза, напиталась легким томлением, снова вызывая во мне совсем ненужные ощущения. Я только начала отводить взгляд, когда он, немного приподняв уголок губ, очень негромко сказал:
— На самом деле я знаю, что ты обо мне думаешь. — Посмотрел на беловатую пыль, оставшуюся от дорожки, — мефедрон, как классический представитель психостимуляторов, вызывает эйфорию, желание откровенничать и усиливает эмпатию. Соображаешь лучше, мир кажется прекрасным, люди чудесными. — Сглотнул и палец перестал постукивать по бокалу. — А еще меф придает смелости для откровенного разговора. — Снова посмотрел на меня, внутри напрягшуюся, не понимая, куда сейчас он поведет. — Я хотел сказать тебе спасибо за поддержку, но слов подобрать не могу.
— Какую поддержку? — искренне изумилась я, действительно не припоминая ни разу, чтобы я это делала. Вот обосрать, побесить, пошутить — это да, это за милую душу, между нашими увлекательными диалогами (где я порой искренне восхищалась им и благоговейно ему внимала, но никогда этого не показывала), а интимные разговоры и сопереживание, такого еще не было и я к этому не стремилась.
— Поддержка бывает разной. — Улыбнулся, снова начав постукивать по бокалу и изучающим взглядом скользя по моему лицу. — Иногда, чтобы человек пришел в себя и посмотрел на некоторые вещи реально, нужно быть с ним честным. — Его глаза потемнели, я поняла, что сейчас он скажет то, чего я не хочу слышать. Только отрыла рот, но он отрицательно повел головой, снова призывая не перебивать, — и это сейчас прозвучит не так серьезно, как есть на самом деле, но я в тебя действительно влюблен.
— Матвей… — внезапно слегка севшим голосом начала я, с неприятным удивлением отмечая, как сердце пропустило удар. Прикрыла глаза, обретая над собой контроль, когда он снова отрицательно покачал головой и продолжил:
— Есть очень простенький тест, дающий понять, что ты чувствуешь к человеку. — И его голос изменился, стал глубже и тверже, когда я снова собиралась его прервать, — не перебивай, я же ничего у тебя не требую, ни к чему не склоняю и не принуждаю. Я попросил меня выслушать и ты открыла дверь. — Немного подождал, глядя на молчащую меня, уверенную, что я взяла себя в руки и без эмоций улыбнувшуюся и кивнувшую, мол, продолжай. — Так вот, тест. Как я уже сказал, очень простой — нужно всего лишь представить, что человека нет. Что ты с ним уже никогда не встретишься, — в еще расширенных зрачках, будто поглощающих свет, мелькнуло что-то неоднозначное, трудно характеризуемое. Он скользнул взглядом по моей шее, груди, остановился на руках, скрещенных на левом подлокотнике. — Не поговоришь с ним, — голос понизился, когда он взглядом шел по моим пальцам. Немного похолодевшим от дальнейших его слов, — не коснешься. — Он снова посмотрел мне в глаза, закусил губы на мгновение, прежде чем вновь заговорить, — и ничто этого не исправит. Вот просто нет этого человека и всё, он умер, скончался, навсегда. Представляешь себе это и абсолютно все понимаешь. Кто он для тебя, что именно ты к нему испытываешь. На что ты готов ради него. — Голос его понизился фактически до шепота, снова подло проникшего в кровь и оплетая вновь пропустившее удар сердце, когда он сглотнул и произнес, — и если бы ты только шанс мне дала… один блядский шанс, Яскевич.