Вот зачем он пришел. Мне по разному признавались в любви, но впервые вот так. Открыто, глубоко, на обнаженных чувствах. Я совру, если скажу, что у меня не возникло соблазна с учетом обстоятельств — он собрался завязывать с наркотой, отказался от своего окружения и несколько раз сначала намекнул, а потом и в лоб заявил, что хочет отношений. Со мной, которая только недавно Абрамовой заявила по телефону о тоске по ванильке. И все так красиво, что действительно слегка бьет в голову воодушевлением и желанием согласиться, но есть маленький нюанс — он сейчас не только в алкогольном опьянении, беседы у нас уже были, правда, не настолько откровенные, да и с учетом его непостоянства в стремлениях, дальнейшее вполне предсказуемо.
Поэтому, усилием призвав себя к рациональности, склонив голову и улыбнувшись, заключила:
— Вот это тебя накрыло, Матвей Игоревич.
Ланг усмехнулся, долгие секунды глядя мне в глаза, но искомого там не находил. Был бы трезвым…
Потянула за стоп-кран, экстренно останавливая ускорившийся поезд мыслей, прежде чем он приведет к катастрофе.
Матвей, тем временем, глубоко вдохнув, осушил бокал и протяжно выдохнул, глядя в стол.
— Жестокая вы женщина, Екатерина Андреевна. — Ирония слабая, не дозированная, и его мысли явно были далеки от того, чтобы попытаться вывести диалог в другую плоскость, потому что он только что получил отказ. И не собирался скрывать, что почувствовал, — я тебе сейчас скажу еще одну вещь… потому что я пьян и обдолбан, так бы я ни в жизнь не признал, что человек, сказавший те слова, был прав. — Улыбнулся отстраненно. Устало вздохнул и, прицокнув языком, произнес, — так вот, мне как то сказали, что однажды я все-таки полюблю. И это будет больно. — Хмыкнул, отодвигая стакан, и потянувшись за бутылкой. Сделав большой глоток, на выдохе негромко, — не ошиблись.
Глядя в теплую ночь за приоткрытым окном и вслушиваясь в стрекот сверчков, чувствовала, как по рациональности был нанесен еще один мощный удар, но оборона все-таки выдержала.
— Та девушка, что тебе это сказала, была в тебя влюблена и ты прошелся по ней катком. Так?
Матвей достаточно долго не отвечал. Я перевела на него взгляд. Лицо непроницаемо, смотрит мимо меня. Наконец, сдавшись, в который раз за этот вечер удивил:
— Это был мой вечно разочаровывающийся во мне отец. Минут пять молчавший после того как я признался, что зависим, — приблизил ладонь к лицу и потер глаза, слегка поморщившись, — а потом его помощник прислал мне билет на самолет и уведомление о том что предстоящий рехаб оплачен и меня там очень ждут. Это страшно — разочаровывать. Особенно страшно и очень больно, когда это человек, которого ты любишь. Поэтому я не хочу разочаровывать тебя. Мне хватило.
И вот что мне с ним делать?.. Правильно, выгонять. А как себя заставить?..
Потянулась к своему бокалу и, сделав небольшой глоток, не слишком старательно изображая философа, высокопарно возвестила:
— Жизнь это череда разочарований…
— Звучит удручающе. — Тихо рассмеялся, неприкрыто любуясь мной, с запинкой завершающей:
— … с паузами на счастье. Ланг, ты бесишься, когда тебя перебивают, потому что это только твоя привилегия, что ли?
Моя попытка перевести диалог в любимое саркастичное русло не была поддержана сразу. Легкая тревога воцарилась внутри, и порождена она была совсем не затягивающейся паузой, даже не тем, что напротив меня наркоман под приходом. Тревога была от того, что эхо его слов слишком отчетливо слышалось там, где я предпочитала видеть пустоту. Глядя в сторону, поморщилась, сжала челюсть и, опустив ноги на пол, откинулась на кресле, в упор посмотрев на Матвея. Отчего-то слабо усмехнувшегося, а через секунду лениво улыбнувшегося и со знакомой наглостью заявившего: