Выбрать главу

- А чёрт его знает, - вытирала я пот со лба. - Как-то всё жалко оставлять и выбрасывать, вот и тащу. Хотя вряд ли мне там понадобятся шерстяные свитера и кофты в таком количестве... Лар, почему ты ничего не хочешь взять себе, а?

- Не-не, даже не начинай снова! - замотала головой подруга. - Я у тебя ничего не возьму! Ты мне и так сердце рвёшь своим отъездом, а я ещё твои вещи буду носить? - в её голосе вдруг явственно послышались слезливые нотки. Ларка заплачет? Тогда небо точно рухнет на Землю! - И вообще... у нас с тобой... размеры разные... - она вскочила, метнулась к окну, распахнула створку и вытащила сигарету из пачки, валявшейся на подоконнике. Ларка стояла ко мне спиной, демонстрируя ладную фигурку. Конечно, она намного стройней меня, но кофты и свитера - а они у меня хорошие! - вполне сгодились бы, сидели бы чуть мешковато, сейчас это модно, а они толстые, тёплые...

- Заткнись! - рявкнула подруга. Оказывается, про одежду я говорила вслух... Я подошла к Ларке и сбоку увидела, что лицо её некрасиво скривилось. Так бывает, когда люди изо всех сил сдерживают слёзы.

- Лар, ты что? Ты же сама поддерживала меня, ты же... И вообще - разве мы вот прям расстаёмся?

- А что же мы по-твоему делаем? - зло осведомилась подруга. - Или в следующие выходные ты заедешь ко мне попить чаю?

- А мы разве так часто ездили друг к другу пить чай? - грустно и с удивлением заметила я. - Лар, мы ж месяцами не виделись... Все занятые такие...

- Да, но я всегда знала, что ты где-то в доступе. Или что возьму трубку и наберу твой номер...

- Так возьмёшь и наберёшь! - воскликнула я, не понимая, что творится с моей разумной Ларкой, что на неё нашло, почему такая трагедия? - Лара, Интернет есть, скайп, Лара, ска-а-айп! - я широко разевала рот, произнося заветное слово, прямо как в рекламе услуги, и пучила глаза, чтобы быть и посмешнее, и поубедительнее. - Мы будем и общаться, и видеть друг друга, не сходи с ума. А потом ты приедешь ко мне в гости, и мы будем ходить к морю, и... Ларка не дала закончить, внезапно порывисто обняла меня за шею, всхлипнула и разрыдалась. Меня как молнией ударило: сильная и лихая Лариса рыдала у меня на плече впервые в жизни. Выпавшая из её пальцев сигарета разбилась о подоконник. Именно разбилась: бумага порвалась, весь пепел высыпался, а горевший табак почему-то сразу же потух. Ни капельки не тлел даже. Я с большим удивлением наблюдала за этим странным явлением.

С Ларкой мы познакомились во дворе, она жила в соседнем доме, но почему-то до четырнадцати лет мы не встречались. Хотя, возможно, виделись, но не обращали друг на друга внимания. Я, потому что всегда была слишком погружена в себя и свои мысли-страхи, а Лариска... А что на меня было обращать внимание-то? Незаметная, никакая пучеглазая девчонка, ничем не примечательная, не яркая, не шумная, не главная среди других детей, одним словом - серятина. Но однажды мы случайно сбились с двух дворов в одну компанию - играть в вышибалы. Была весна, всем было по тринадцать-четырнадцать лет, все были поэтому немножко сумасшедшие, пьяные апрельским воздухом и гормональными пузырьками в крови, с сияющими юными глазами, улыбками до ушей и ожиданием скорого непременного большого сюрприза, естественно, в виде прекрасного юноши, влюблённого по уши. Нам хотелось быть заметными, громкими, яркими, чтобы весь мир на нас смотрел. В большой команде даже я становилась смелее, решительнее и позволяла себе куда больше: могла вместе со всеми громко петь наши любимые дворовые песни, не боялась хохотать в полный голос и даже запрокинув голову, двигалась смелее, решительнее, быстрее. Хотя вообще-то я - мямля. Кстати, тема "я и команда", "я и толпа" - очень важная и невесёлая в моей жизни. Поэтому я часто обращаюсь в своих размышлениях и воспоминаниях именно к мыслям о моём месте среди людей...

В общем, играли мы в вышибалы двумя компаниями и как-то прибились друг к другу с Ларкой. Она мне понравилась своей решительностью без агрессии, если хотите - мягкой твёрдостью, благородной силой. Лара могла быть громкой и требовательной, но всегда с улыбкой и без злости. Доброжелательность. Это было самое привлекательное в ней для меня. Она могла повести меня за собой, даже повелев-приказав идти за ней, но так по-доброму и улыбаясь, что для меня это было сигналом: она просто хочет быть со мной, дружить, общаться. Она и стала инициатором наших отношений: после тех вышибал Ларка дёрнула меня за рукав и твёрдо предложила:

- Пойдём поболтаем!

Я подняла глаза - она была повыше меня - и увидела на её лице радость от того, что мы сейчас будем беседовать. Что она во мне нашла? Удивление моё в тот момент было сильнее радости, если честно. Как она вообще выделила меня из толпы всех прочих девчонок, почему? Я недоумевала. Но, немножко поразмыслив, объяснила себе сама, что я просто неплохо играю в вышибалы, отлично пуляю мяч и ловко уворачиваюсь. Видимо, поэтому эта спортивная и стильная девочка со стрижкой под мальчика, но с длинной шальной чёлкой, заметила меня и заинтересовалась. На том я и успокоилась и больше об этом не задумывалась никогда. Потому что Ларка стала важной частью моей жизни, и через какое-то время мне казалось, что она просто всегда была у меня. Когда-то был папа... А потом всегда была Ларка. А папы уже давно не было...

...В общем, я подняла глаза и улыбнулась новой знакомой. С тех пор мы дружили и были как подруги почти неразлучны.

Я люблю Ларкин запах. Он такой... всегда нежный, будто она только что вымылась самым душистым мылом. На мой взгляд, ей вообще не стоит пользоваться духами, потому что собственный аромат её тела очень вкусный! Для меня это так важно... Ларкин запах - запах дружбы.

Не заморачиваясь больше и не ища глубинных причин, я просто принимала её дружбу, как подарок, незаслуженный подарок судьбы. Ведь она была смелая, яркая, умная, интересная. Я рядом с ней - незаметная никто. Правда, она так не считала, всегда почему-то восхищаясь моим умом, моей "прелестностью" (её слова, её определение) и уверяла, что я себя не ценю и замучена комплексами. У Ларки-то похоже комплексов не было вообще: она не боялась быть заметной и яркой, обожала одеваться на грани, можно сказать, разумного: всегда в её гардеробе была какая-нибудь деталь, которая непременно приковывала всеобщее внимание, чего, собственно, она и добивалась. Например, она могла обвязать вокруг талии яркий алый шарф с бахромой, обвязать так, что это совершенно явственно напоминало цыганщину и табор. Все смотрели на Ларку. Или она сажала в качестве украшения на плечо свитера громадную стрекозу, переделанную в брошку из заколки. Все смотрели на Ларку. Или завязывала на голове опять же очень яркую косынку а-ля Солоха. Все смотрели только на Лариску!

В этом смысле мы были с ней полными противоположностями: я всегда стремилась слиться со стенкой, сделать так, чтобы меня никто не заметил вообще, а она мечтала быть самой заметной точкой в любом помещении - лишь бы на неё обращали внимание.

Доигралась она с этим. Обратил на неё внимание однажды очень даже опытный соблазнитель-искуситель, победитель девичьих сердец всего центра Москвы. В общем, в шестнадцать лет залетела моя Ларка! Ух, что было...

Она у меня гордая, ни разу не ревела, не скулила, ничего не боялась. Её мать, тоже очень сильная и независимая женщина, не стала устраивать никаких склок-разборок, дочь не гнобила, просто сказала: "Идиотка, но рожать будем!". Ларке ещё не исполнилось семнадцати лет, когда на свет появился Димка. Сейчас Димычу двадцать три, он заканчивает Второй Мед, говорят, будущее светило эндокринологии, о как!

А тогда... Тогда моя мать кричала, будто это я забеременела:

- Шлюха! Боже, какая же шлюха эта твоя Лариска! Вот никогда она мне не нравилась, чувствовала я в ней какую-то червоточинку, какой-то порок!

- Какой порок, мам, что ты говоришь? - слабеньким голосом и неубедительным тоном я пыталась вступиться за любимую подругу.

- Да молчи уж, что ты понимаешь в людях, дура... - морщилась мама и отмахивалась от меня. Мне очень хотелось ей сказать, что вопрос о том, кто что понимает в людях - открытый, если учесть живущего с нами её обожаемого Сержа и то, как он себя ведёт... Но это очень больно. Это было, есть и будет всегда больно. Наверное, даже когда мне стукнет восемьдесят лет.