Впрочем... кто может знать? Разве кто-то в курсе, где сейчас мама? Кто сказал, что её больше нет? Никто не сказал. Вот пусть и не говорят, пока нет... пока нет... тела.
Если бы не Сашка, то вообще неизвестно, когда хватились бы пропажи. Ну для кого она здесь пропажа? Ни для кого.
После недели маминого молчания в интернете, дочка забеспокоилась всерьёз. Такого ещё никогда не было, никогда! Чтобы мама пропустила хотя бы пару дней и не узнавала, всё ли у дочери в порядке? Ну, это ещё ладно: бывали у мамы чёрные дни депрессии, когда сама Саша должна была дёргать мать, чтобы та не закукливалась полностью в себе, выпадая из времени и пространства. Но тут ведь ничто не предвещало! Всё было очень хорошо. Буквально накануне они поболтали по скайпу, мама была весёлая, красивая, смеялась. А потом - тишина. И ни одного ответа ни на один Сашкин запрос: ни в скайпе, ни в фейсбуке, ни по электронной почте! А вот такого быть не могло. Тогда Сашка и поняла, что случилось нечто ужасное.
Она позвонила в Москву тёте Ларисе, а также квартирным маминым хозяевам. Как хорошо, что мама, как обычно, на "всякий случай, мало ли что?" заставила Сашку записать их телефон. У тех был запасной ключ, но они не помчались сразу проверять и вскрывать квартиру, они сначала обратились в полицию и пришли в дом только вместе с полицейскими. Тут-то всё и выяснилось. То есть окончательно запуталось. А ведь с момента, как Сашка запсиховала, уже прошла неделя.
Конечно, пришедшие к двери квартиры люди были почти уверены, что там, за дверью увидят нечто ужасное. Поэтому заранее приготовили влажные салфетки - затыкать носы. Всё это Сашке потом в подробностях рассказала хозяйка.
Разумеется, на звонки никто не открывал. Разумеется, дверь была заперта изнутри на щеколду. Градус ожидания жуткой трагедии повышался с каждой минутой.
Квартиру вскрыли, щеколду взломали...
В квартире царил идеальный порядок, всё было чисто, аккуратно, даже идеально (как всегда у мамы, думала Саша, слушая рассказ соседки). Правда, на столе две чашки со следами чая и несколько обёрток от шоколадок. "Две чашки?" - мысленно удивилась Саша. Никаких следов ничего криминального - ни драки, ни поиска чего-нибудь, ни крови (Сашка вздрогнула и побелела), ни разбросанных вещей. Да, вот вещи. Вроде всё на месте - сумки, чемоданы, ни малейших признаков того, что кто-то куда-то уезжал, паковался. Мыло, мочалка, зубная щётка, паста. Халатик. Тапочки - две пары, одна - специальная для ванной комнаты.
Да, холодильник! Там еда, свидетельствующая опять же о том, что никто никуда не собирался. Начатый кусок сыра, куриный бульон, половина пакета яблочного сока, творог.
Мобильный телефон, небрежно брошенный на подзеркальник. Планшет на тумбочке возле кровати.
Впечатление было такое, что хозяйка просто вышла на полчасика, сейчас вернётся. Только вот щеколда изнутри была заперта и нижний замок закрыт. И окна - закрыты. Тоже изнутри. А этаж далеко не первый.
О, боже, зовите мисс Марпл, Эркюля Пуаро и месье Мегрэ! Бедным израильским полицейским с этим, похоже, не сладить. По крайней мере, судя по их лицам. Это всё рассказывала квартирная хозяйка. Потом её "повело" на долгое повествование о никудышней работе местной полиции, о том, как не стоит на них рассчитывать, потому что "ничего они не могут, ну вот совсем ничего!". "Интересно, а что в принципе можно сделать в такой ситуации? - размышляла потрясённая Саша, разглядывая мамино жилище, из которого мама, похоже, просто испарилась, как водичка из стакана, стоящего на столе. А, нет, водичка-то не испарилась до сих пор, почти на четверть стаканчик полон! Впрочем, откуда Сашке знать, сколько воды в нём было с самого начала? Тьфу, что за дурь, чушь, фигня лезет в голову! Это, наверное, потому, что мозг отказывается принимать случившееся. И пытается отвлечься на всякую ерунду. Например, на вопрос оплаты.
- Мама заплатила вам за год, если я правильно помню? - Саша внимательно посмотрела на хозяйку - женщину средних лет и вроде более-менее нормального вида, не из тех, кто сейчас начнёт блажить о своих совершенно невозможных жизненных трудностях. Нет, блажить она не стала. Она совершенно спокойно сказала, что таки да, заплачено ещё за целых пять месяцев, но она не видит никаких оснований возвращать эти деньги. Тем более - некому.
- Как это? А я? Я же дочь.
- Нет, такого пункта в договоре не было, - решительно затрясла головой хозяйка. - Но я могу разрешить вам здесь остаться. Я ж понимаю, каково вам сейчас, не до гостиницы и вообще. Урегулируйте вопрос с полицией и живите, сколько вам потребуется. По крайней мере, на время следствия вы же останетесь в Израиле, верно?
С полицией вопрос урегулировали, Саша осталась в этой квартире. Через короткое время туда подъехала Лариса, а буквально на следующий день и Илья.
И вот в тот самый день, когда они все собрались вместе, Саша подробно им рассказала всё, как было. И ещё о том, как определили последний день, когда видели маму. Видела соседка, видела продавщица в местной молочной лавке. Это было 14 ноября. Первая половина дня. После Аню уже никто не видел и не слышал. Она исчезла. Растворилась в воздухе. Утекла с водой в канализацию. Вылетела в трубу - ах, да, труб здесь нет, здесь нет печей, да мама вроде никогда и не была ведьмой! Все эти слова про воздух, канализацию и трубу Сашка уже кричала в голос, одновременно рыдая и задыхаясь от слёз и ужаса. Лариса схватила девушку за руки и пыталась удержать от размахивания и ударов кулаками по столу, но явно не справлялась. Тогда в дело вмешался Илья: подойдя сзади он сильными руками крепко обхватил Сашку, взял в свои большие ладони её тонкие запястья и прижал их к столу.
- Тсс, малышка, всё-всё, успокойся, не кричи, всё-всё-всё-всё, - он повторял это "всё" как заклинание, как гипнотическое слово, с каждым разом понижая тон и терпеливо ожидая, когда Сашка прекратит дёргаться. Наконец, получилось. Девушка без сил легла лицом на стол и обмякла. Тогда Илья пошёл к дивану, сел и снова закурил. Уже, наверное, в двадцатый раз за пару часов.
А Лариса начала свои бессмысленные хождения по квартире.
Саша думала: "Никогда теперь не узнаю, что же тебе, мама, не давало жить спокойно и счастливо? Почему всегда неуверенность во взгляде, сомнения и страхи, почему даже с шикарным мужиком, Ильёй, ты не ужилась, хотя вовсе была не конфликтная и не стерва? Что тебя жрало изнутри, от чего ты бежала сюда, в Израиль? Ведь не от бедности и невзгод, не было их у тебя! Думала, у нас с тобой ещё тысяча лет впереди, чтобы болтать и обсуждать это всё. У меня было... есть к тебе миллион вопросов. Ты такая хорошая, такая любимая мама, но почему же вокруг тебя всё время ощущался какой-то кокон боли? Заразный кокон, он умудрялся причинять боль даже мне, а каково было тебе внутри него? И лечилась ты у мозгоправа - может, плохо и неправильно лечилась? Ну, что у тебя было не так, что ты носила в себе, как мину замедленного действия или даже бомбу, поставленную на определённое время? И твоё исчезновение... такое для тебя подходящее, логичное, что ли! Жила с непонятным адом внутри, и ушла куда-то в никуда, в непонятное, в ничто. Или не ушла. А что сделала? Что ты сделала, мамусь, что с тобой вот такое приключилось? Разве это часто и много с кем случается? Нет, тут надо постараться, чтобы... Эх, мама, мама! А ведь мне тебя теперь ужасно не хватает".
И тут Сашка снова заплакала по-настоящему. Но тихонько так, с какой-то смиренной обречённостью, полностью закрыв ладонями лицо.
Илья понимал, что такими темпами сегодня докурится до рвоты, но перестать никак не мог. Его раздирали противоречивые чувства. Настолько противоречивые, что хотелось в голос выть. С одной стороны, когда Аня от него ушла, он испытал даже некоторое облегчение: слишком она была "трудной". Обидчивой, тонкокожей, нервной, впечатлительной. Хотелось, чтобы всё было как-то попроще, что ли, чтобы не надо было думать над каждым словом, которое - оказывается! - способно ранить и даже до слёз и поедания таблеток. Какого рожна? Нельзя же так, нельзя всё настолько принимать близко к внутренним органам! И эти испуганные заглядывания в глаза... Что это было? В них всегда дрожал вопрос: а ты меня всё-таки любишь? К счастью, у мудрой женщины хватало ума не задавать этот вопрос вслух. Но её взгляда бывало достаточно, чтобы почувствовать ту самую тоску, какая накатывает на любого мужика при этом вопросе, регулярно задаваемом женщиной. Осатанеть же можно! Тебе слова нужны или действия, поступки, доказательства делом? Шашечки или ехать, мать твою?