В этом смысле мы были с ней полными противоположностями: я всегда стремилась слиться со стенкой, сделать так, чтобы меня никто не заметил вообще, а она мечтала быть самой заметной точкой в любом помещении - лишь бы на неё обращали внимание.
Доигралась она с этим. Обратил на неё внимание однажды очень даже опытный соблазнитель-искуситель, победитель девичьих сердец всего центра Москвы. В общем, в шестнадцать лет залетела моя Ларка! Ух, что было...
Она у меня гордая, ни разу не ревела, не скулила, ничего не боялась. Её мать, тоже очень сильная и независимая женщина, не стала устраивать никаких склок-разборок, дочь не гнобила, просто сказала: "Идиотка, но рожать будем!". Ларке ещё не исполнилось семнадцати лет, когда на свет появился Димка. Сейчас Димычу двадцать три, он заканчивает Второй Мед, говорят, будущее светило эндокринологии, о как!
А тогда... Тогда моя мать кричала, будто это я забеременела:
- Шлюха! Боже, какая же шлюха эта твоя Лариска! Вот никогда она мне не нравилась, чувствовала я в ней какую-то червоточинку, какой-то порок!
- Какой порок, мам, что ты говоришь? - слабеньким голосом и неубедительным тоном я пыталась вступиться за любимую подругу.
- Да молчи уж, что ты понимаешь в людях, дура... - морщилась мама и отмахивалась от меня. Мне очень хотелось ей сказать, что вопрос о том, кто что понимает в людях - открытый, если учесть живущего с нами её обожаемого Сержа и то, как он себя ведёт... Но это очень больно. Это было, есть и будет всегда больно. Наверное, даже когда мне стукнет восемьдесят лет.
А Ларкина мама... Вспоминаю страшно-смешную историю, рассказанную мне подругой. Лариса училась в другой школе, расположенной чуть дальше от наших домов. Классе в четвёртом она с подружками пережидала переменку, как обычно, между этажами на подоконнике. И, как всегда, солировала в анекдотах и хохмах. В тот раз её понесло придумывать смешные слова к патриотической песенке про Аврору. Помните: "Что тебе снится, крейсер Аврора, в час когда утро встаёт над Невой?" Красивая песня, хотя и очень пафосно-воспитательная. Так вот, подружка моя хулиганистая своим громким звонким голосом пела:
- Что тебе сни-и-итса-а-а, жирная льви-и-ица-а-а... Что тебе снитса-а-а, рыжий тупии-и-ица-а-а... Что тебе снитса-а-а, злая мокри-и-ица-а-а... - и не могла никак остановиться, а все девчонки вокруг, естественно, стонали от смеха, корчились, держась за животы и то умоляли её прекратить, то горячо просили продолжать. Ларка могла продолжать до бесконечности...
Но пролётом ниже, оказывается, затаилась злыдня-завучиха. Она внимательно слушала Ларкино самозабвенное пение и, очевидно, плотоядно потирала ручонки в предвкушении большого политического хая. В какой-то момент она рыкнула "Та-а-ак!" и очень шустро взлетела на этаж выше, несмотря на свои полтора центнера веса. Вот как идеология стимулирует! А дальше был большой скандал - с вызовом на совет дружины, классным собранием, клеймением Ларки чуть ли ни врагом народа с далеко идущими страшными политическими выводами. Сама Ларка была дико удивлена, хотя и ни капельки не испугалась. А не испугалась она потому, что её мама, узнав про ситуацию, хохотала до слёз, а когда классная руководительница позвонила ей, чтобы вызвать в школу, то храбрая женщина её просто послала:
- Как я погляжу, вам всем делать нечего, осталось только с маленькими детьми воевать, "пришивая" им политику. Наверное, придётся сходить в РОНО и узнать, как там обстоят дела в нашей школе с общей успеваемостью и прочими важными вещами! Неужели всё так хорошо, что можно столько времени тратить вот на это? Не, я не к вам пойду, я лучше сразу в РОНО.
После этого Ларку оставили в покое, и всё затихло. Во как.
- Надо же, - удивилась я тогда рассказу подруги. - А я бы померла со страху. А мама меня убила бы, точно убила...