Побывала я у Ларкиного психиатра, самого известного в Москве, самого титулованного. Международно признанного. Были попытки лечения. От чего? От депрессии, от навязчивых состояний и ещё от чего-то там... Количество таблеток, выписанных мне в одно лицо, впечатляло. Но от них мне стало только хуже - не в смысле замыканий, а во всех других смыслах. Я тупела, грустила, толстела. У меня высыпала аллергическая сыпь, изредка меня тошнило и рвало, периодически прекращались менструации. Но самый лучший доктор велел пройти весь курс, который длится аж полгода. Иначе, якобы, не было смысла и начинать. Я, послушная и испуганная, согласна была на всё, хотя из-за этой фармакологии мне совершенно отчётливо начала надоедать жизнь. Как-то вдруг и неожиданно в голову заскочила и поселилась в ней мысль о том, что уже и хватит, наверное. Прежде такого всё же не было...
На этом жутком фоне опять и снова произошло очередное замыкание - сначала одно, потом второе. В первый раз я провалилась в то время, когда у меня была маленькая Сашенька. Случилось это так...
Я кипятила на кухне молоко. И оно стало пахнуть... ну, как пахнет закипающее молочко? Мне трудно объяснить, большинство людей не чувствуют этого запаха, но у меня с ароматами свои и очень сложные отношения. Словом, как только молекулы этого бурного процесса проникли ко мне в ноздри, я тут же почувствовала некую слабость в ногах и будто бы небольшой взлёт над полом - резкий, но неопасный, как прыжок с лёгким отталкиванием, но без отталкивания, то есть, без моих собственных усилий. Будто пол сам оттолкнул меня от себя...
А приземлилась я в том далёком году, когда дочке было месяцев восемь, в кухне той квартиры, в которой мы с Лёшкой тогда жили. Кухонное помещение было по тем временам роскошным - десять квадратов! Мебелишка была польская, называлась "Зося". Электрическая плита "Электра" - жуткое чудовище и мучительница моя! Чтобы вскипятить на ней молоко, нужно было запастись и ангельским терпением, и двадцатью минутами времени.
И вот я "прилетела" туда как раз в самый момент кипячения молока. Так сказать, от кипячения к кипячению, не мудрствуя лукаво. Молодая мама, то есть, я, вся какая-то измотанная и невыспавшаяся, стою над плитой и с ужасным раздражением гляжу на никак не поднимающееся молоко в алюминиевой уродливой кастрюльке. Физиономия у меня бледная и кислая. А позади меня, привязанная пелёнкой, чтобы не выпала, в высоком стульчике сидит Сашенька! Смотрит мне той, в спину, в ручке держит ложечку, которую периодически покусывает режущимися зубками. Время от времени она издаёт смешные звуки, вроде бы, как все дети - просто разговаривает сама с собой. Но я-то теперь вижу, что всё, что "говорит" моя малышка, обращено ко мне... то есть, ко мне той, молодой мамаше, уставшей и раздражённой, занятой исключительно молоком.
Сашенька тем временем протягивает ко мне свободную ручку и будто пытается развернуть меня к себе.
- Ма-ма, сяпуля, мамамася, силяй! - вскрикивает она и очень, очень настойчиво трясёт ручкой, а тельцем тянется, тянется к маме, удерживаемая лишь пелёнкой, не дающей ей ни малейшей возможности как следует шевелиться.
- Да сейчас, подожди же, господи! - раздражённо цедит её дура-мать сквозь зубы. Как же мне захотелось дать себе той по башке - изо всех сил и кулаком. Ишь, измученная какая, цаца! Ребёночек тебе что-то говорит, и тон дочки такой... нежный, вовсе не требовательный, в гробу она видала твоё молоко, идиотка! Она просто с тобой разговаривает, со спиной твоей дурацкой, с затылком твоим бестолковым!
- Масяля! Люлюси мал як! - Сашенька улыбнулась очень нежно, глядя дуре... мне... в затылок.
- Да погоди-и-и! - молодая мамаша аж ногой топнула. Боже, какая бестолочь!
Сашенька замолчала и на всякий случай даже засунула себе в рот ложку. И продолжала смотреть на мамину спину теперь уже немножко печальными глазками. Лапочка ты моя!
Я приблизилась к дочке и меня затрясло от нежности... Аромат младенчика, родного младенчика опьянил и заставил трепетать. Я нагнулась к пушистой головке и осторожно поцеловала милую макушку. Сашенька вздрогнула и совершенно определённо и чётко посмотрела прямо на меня. У меня перехватило дыхание: она же не может меня видеть! Но Сашенька видела... Она улыбнулась мне, а потом перевела взгляд на свою тогдашнюю мамашу.