Он всего в этой жизни добился сам. Он деловой и очень умный, а также умелый в делах и прекрасный стратег. У него связи и знакомства, а потому он уверен в себе и своих возможностях. Он смотрит на мир победителем. Он держит руль жизни в своих красивых руках, какие бывают то ли у художника, то ли у скульптора, то ли у хирурга исключительно крепко. Разве можно им не восхищаться?
Он влюбился в меня - сильно, по уши. Это было заметно. Я догадывалась, что могу им управлять по своему разумению, что он постоянно следит за моим взглядом, за моими реакциями, торопясь угадать и сделать правильно, чтобы мне понравилось. Наверное, это и есть настоящая власть женщины над мужчиной, да? Не знаю точно, ведь никогда прежде такого со мной не происходило. Но я не пользовалась этой властью, не кидала платок в сторону, чтобы он бросился его поднимать, не "ломала каблук", чтобы он вынужден был нести меня на руках. Может, зря? Может, не напрасно в былые времена женщины устраивали своим кавалерам подобные проверки, чтобы точнее узнать про них... что? Что они таким образом узнавали? Готовность потенциального спутника жизни быть внимательным и заботливым? Решимость его не гнушаться нагнуться и нести тяжесть?
В любом случае, то был не мой путь, я ж не могу до такого "опуститься". Вот, возможно, именно по этой причине что-то и не заметила с самого начала, нечто важное для меня. Может быть, моё восхищение начало бы снижать градус чуть пораньше, может, и не дошло бы до слишком крепкой связи - соответственно, с гораздо более трудным разрывом?
- Он у тебя просто прекрасен! - заявила Ларка после того, как я их познакомила. - Прекрасен до идеала, до блеска, до безупречности.
- Что-то я слышу в этих словах... не то, - испуганно заметила я. И расстроилась: что-то не так, Лариска слишком умна.
- Не знаю, Анютка... - тихонько продолжила Лариска. - Ты слишком хороша внутри, а он - снаружи.
- То есть? Он красив, я - нет, зато у меня душа хороша? - удивилась я подобному повороту.
- Ой, нет, я глупость ляпнула! - огорчилась подруга. - Совсем не в этом смысле. У него вся его хорошесть, даже прекрасность - внешняя. Нутра не видать! И я не знаю, что может проявиться в этом человеке из потаённого, из того, чего мы ни фига не видим, буквально ослепнув от блеска, Ань. Мы ж ослепли от него, согласись! Прости, но ты, по-моему, тоже не видишь... Но со стороны он - идеал и мечта. А ты, Анечка моя... Ты ж вся на ладони - хороший человек - и всё тут. Честный, верный, настоящий. Без двойного дна. С тобой спокойно сразу и навсегда. Удобно. Нам всем с тобой - и таким, как он, и как я, и как все - очень удобно!
Я удивилась тогда безмерно: вот прям такой хороший человек - это я? Я - тот, кто не знает, что такое любовь? Я - с детства помнящая о том, что моё появление на свет - ошибка и неловкость для всего мироздания? Что-то загнула подруга. Она просто меня любит и беспокоится за мою судьбу. Видит, мужик экстра-класса по всем параметрам, и испугалась за свою никакущую, но любимую подружку. Примерно так я и расценила Ларкины тогдашние слова.
Не обиделась нисколько. Настолько сильным было моё убеждение в том, что всякий, кто меня терпит, а внезапно ещё и любит, уже совершает некий беспримерный гражданский подвиг и проявляет удивительное благородство чувств, что на брошенные иной раз замечания о моей ничтожности я уже и не реагировала. Как та уродливая, старая и много раз битая собака, которую приютили добрые люди, дали кров еду и мягкую подстилку, а она покорно думала про себя: ничего, что они видят проплешины на моей некрасивой шерсти, не страшно, что у меня такая уродливая морда... они меня любят, они - прекрасные боги! Они меня и такую будут терпеть и кормить. Мне дико, страшно, исключительно повезло!
ЛИЧНО Я...
Одиночество - страшное? Страшное? Помилуйте! Оно прекрасное. Страшно, когда кто-то в него вторгается, шурша где-то там по квартире, издавая разнообразные человеческие звуки, пользуясь водой и плитой, включая телевизор... А ты вся в напряге: сейчас в комнату всунется голова и скажет: "Выходи чайку попить и хватит уже, ну!" Она, голова, хочет предложить компанию и веселье. Она хочет разрушить одиночество. И всё бы ничего, может, оно было бы не так уж и страшно, но незадача в том, что голова желает разрушить одиночество на своих, а не на моих условиях.
Голова мне предлагает такой ассортимент: яркий свет, красная помада, друзья в ресторане и послушать музыку. И я ненавижу эту голову, я хочу её откусить, отрубить, залить кислотой...
Люди не умеют проникать в чужое одиночество так, чтобы это было не разрушительно или даже приятно. Так умеют делать кошки. Пожалуй, только они и умеют. А люди - они всегда индийские слоны в крохотной посудной лавке. Но, поскольку каждый человек уверен, что "уж он-то знает, как лучше", дрессировке это всё решительно не поддаётся. Только гнать. Только грубо.