— Хохма не состоялась! — хмыкнул Иван.
— А хитер дед! — заметил Фрол.
Свистельник попросил начальника, чтобы его перевели в третью смену и закрепили за ним Вольного. Начальник удивился, но удовлетворил просьбу. Ему было безразлично, в какую смену станет мучиться с непокорной лошадью новичок. Правда, в ночной был только один коногон, и хорошо бы иметь еще одного — работы навалом. Старик малость освоится, тогда можно будет дать ему хорошую лошадь...
Федорович не поехал на-гора, а ждал начала смены в шахте. Знакомому лесогону сказал, чтобы тот передал его старухе, что он остается в ночную. Пусть она к ужину несколько кусочков сахару с кем-нибудь передаст.
Когда Свистельник выводил Вольного из стойла, конь, слегка оскалив зубы, настороженно следил за каждым движением Федоровича. При малейшем взмахе руки старика Вольный вскидывал голову, кожа у него на лопатках вздрагивала.
«Испортили коня. Такую силу загубили», — думал коногон.
Вольный подошел к пустым вагонам и, высоко вскинув голову, уперся, ожидая удара.
— Ну, иди, иди же, — тихо сказал Свистельник.
Вольный, упрямо не меняя позы, стоял словно изваяние.
Федорович выпустил повод и стал разбирать упряжь. Конь постоял еще немного, как бы выжидая, что же будет дальше, потом побрел в конюшню.
Свистельник взял Сушку и поехал на участок.
Прошла неделя. Каждую смену Федорович работал на разных лошадях. До смены он заходил в стойло к Вольному. Давал ему несколько кусочков сахару, почесывал крутую шею, ласково приговаривал что-то. Навещал он Вольного и после работы.
Заслышав шаги коногона, Вольный сдержанно, но радостно ржал. Вольному нравился мягкий, спокойный голос Федоровича, его ласковые руки, в которых никогда не было кнута. От Федоровича пахло речной водой и степными травами, пахло пшеничным хлебом. И Вольный представлял тот сказочный мир, который остался где-то наверху под большим солнцем. Он чувствовал Свистельника, слышал, когда Федорович разговаривал с другой лошадью, готовя ее для работы, слышал, как мимо конюшни, громыхая вагонами, проходила партия и коногон, помогая лошади преодолеть подъем, подбадривал ее свистом. И ему хотелось пойти следом за коногоном. Он крутил головой, стараясь сбросить с шеи цепь, и, если ему это не удавалось, обиженно ржал.
Вскоре Вольный стал с ненавистью относиться к тем лошадям, на которых работал Федорович. И когда коногон после смены заводил в конюшню лошадь, Вольный старался укусить ее или лягнуть.
— Балуй, балуй! — говорил Федорович, укрощая Вольного.
Однажды Свистельник снял с Вольного цепь. Запрягая Чалого, он почувствовал, как кто-то пнул его в плечо: повернувшись, увидел Вольного:
— Неужто поработать желаешь?
Вольный, тыкаясь в руку, сдержанно ржал. Федорович дал ему сахару. Конь не ушел и продолжал топтаться на месте, оттирая Чалого.
— Попробуем, — коногон выпряг Чалого.
Вольный нагнул голову, Свистельник надел шлею и пристегнул цепь к вагонам.
— Ну, пошел! — с замиранием сердца крикнул Федорович.
Вольный сдернул вагоны и тут же притормозил их задом. Вагоны стукнулись и остановились.
— Пошел, по-шел! — приказывал Федорович.
На этот раз конь до самого участка не останавливался.
Когда груз был готов и Федорович крикнул Вольному: «Пошел!», бодря свистом, Вольный тронул и остановился. Вагоны цокнули четыре раза, конь легко рванул и не сбавлял шаг до самого ствола.
«Да-а, милок, у тебя не лошадиная сила,— с оттенком удивления, обращаясь к Вольному, говорил Свистельник. — Если прибавить еще вагончик, не убьешься». Он прицепил добавочный вагон.
— По-ошел!
Вольный рванул, вагоны покатились, он тут же придержал их и, когда получился лишний стук, конь сердито покосился на Федоровича.
— Пошел, по-шел! — понукал Свистельник, но Вольный не тронулся.
— Ба-атюшки! — удивился коногон. — Да ты и считать умеешь? Вот это номер...
Он отцепил лишний вагон. Вольный проверил стуком количество вагонов и легко потянул партию.
«Вот это да, вот это умница!» — подумал Федорович, выгружая крепежный лес.
— Вы, лошадники, обозники, слышали о нашем старике? — прищурив глаза, спросил Фрол.
— Каком старике? — спросил Иван.
— О новеньком?
Коногоны подошли ближе.
— Что о нем слышать? — равнодушно бросил Иван.
— А тебе известно, что он на Вольном сто пятьдесят рубликов околпачил?
— Врешь ты...
— Какой там врешь! За восемнадцать выходов...
— Не может быть!
— Вот спроси, если не веришь, начальника или табельщицу.
Коногоны заинтересовались.