Евдокия опять тяжело вздохнула и пошла далее.
– Я потерплю, тетушка, – кинувшись следом, пообещала Соломея. – Все, что скажешь, сделаю! Коли любит – не забудет, не пропадет. А государыней стать я и вправду хочу! Честное слово, тетушка, хочу!
Однако все обещания юной красавицы пошли прахом, едва наутро она увидела Кудеяра, стоящего возле крыльца в кафтане с желтыми шелковыми петлями, в горностаевой шапке и с саблей на поясе. Девочка широко улыбнулась, стремглав сбежала по ступеням, и желание у нее внезапно осталось только одно: прикоснуться к руке паренька, ощутив блаженную колко-горячую волну, услышать его голос, поймать улыбку.
– Ты чего это ныне такой грозный, баламут? – удивилась Евдокия, спускаясь следом без особой спешки.
– При службе сегодня, матушка, – пригладил рукоять сабли Кудеяр. – Дни ближние будут хлопотливыми.
– Так и служил бы, боярин! Чего пришел?
– Упредить хочу без ушей лишних. Весточка тайная, и о ней более никому, – понизил голос паренек.
– Что же у тебя за тайны такие важные оказаться могут? – не без презрения хмыкнула женщина.
– По службе моей, по службе, – понизил голос боярский сын и властно накрыл ладонью оказавшиеся на перилах пальцы Соломеи, перешел на шепот: – Завтра к заутрене оденьтесь в лучшее и украшения не забудьте. Дев прибывших повитухи да боярыни еще вчера осмотрели, в размышлениях ныне пребывают, кого гнать, кого для смотрин оставить. Княжич же желает лично на гостий глянуть, как бы невзначай, дабы и самому мнение иметь. Для сего он к службе и придет. Сей миг лучшим и будет красотой его поразить. На пирах да на торжествах прочих по родовитости гостей сажают. Там потеряешься, и не увидит!
– Верно ли сие? – усомнилась тетка.
– Я в карауле усиленном на три дня, – объяснил парень. – Князь Чаломеев за наследника беспокоится, каковой без свиты придет. От того и ведаю. Прости, красавица, надобно бежать.
Кудеяр отпустил руку девочки и быстрым шагом пошел вдоль стены.
– Вот он, день твой, деточка, – прошептала Евдокия. – Упустить нельзя, не воротишь. Прихорошить тебя надобно со всем тщанием да освежить и прирумянить.
– Зачем он это рассказал, тетушка? – совсем о другом спросила погасшая лицом Соломея. – Я ему не по нраву? Хочет отдать меня наследнику?
– Понравиться Кудеяр тебе хочет, вот и старается, – успокоила ее Евдокия. – А наследнику понравиться еще суметь нужно. Просто на глаза попасться, и то удача… Да не о том ты мыслишь, чадо! Ну-ка, скажи: ты желаешь стать государыней? Желаешь? Желаешь?! Тогда прочие мысли из головы выбрось! Токмо об одном думай: место твое на троне! На троне, а не в толпе!
К этой заутрене Соломея готовилась еще с предыдущего полудня. Заряна вплела в косу боярышни запасенный в узлах Евдокии пучок конских волос, отчего главное украшение любой женщины чуть не на треть прибавило в толщине, обновила атласную ленту на яркую малиновую. В обед и ввечеру кушала девица только телячью печень и жирный свиной окорок; нарядные сарафан, кокошник и понизь были тщательно просмотрены и поправлены в местах, где бисер и вышивка держались не очень прочно; височные кольца, браслеты, серьги и ожерелье были начищены до зеркального блеска. Красавицу уложили спать задолго до темноты, а поутру тетка заставила ее выпить целый ковш красного немецкого вина с приторно-вишневым запахом – дабы кожа зарумянилась и голос умягчился.
Вместе со служанками девочка отправилась к храму – и едва ступив на площадь, поняла, что тайна боярского сына Кудеяра Тишенкова оказалась не такой уж и великой. О появлении Василия, наследника престола великокняжеского, знали если не все невесты, то большая часть девушек точно. И потому все пространство между главными московскими храмами было тесно заполнено нарядными красавицами, стоящими вдоль пути от крыльца дворцового до крыльца в белоснежный Благовещенский собор где в два, а где и в три ряда.
Сарафаны из бархата и шелка, из парчи и атласа, из индийского сукна тончайшей выделки и нежнейшей персидской шерсти. Понизи княжон и боярышень светились отборным жемчугом, на кокошниках переливались самоцветы, пускали радужные блики бусы из драгоценных камней, яхонтовые вошвы на плечах и рукавах, золотые браслеты, серьги и кольца… И Соломея с острым разочарованием поняла, что нет и не может быть у нее никаких шансов привлечь взгляд Василия Ивановича, что средь прочих дев в своем бисерном кокошнике да чистеньком льняном сарафане с вышивкой простым катурлином выглядит она, словно бледная моль на сиреневой татарской кошме.
– Идет, идет… – пробежал по рядам шепоток.