Как уже говорилось, Хук не имел прежде дел с «Вестерн Юнион Инкорпорейтед» и, естественно, впервые видел появившегося в холле бритого наголо громилу, но сразу узнал его по описанию Мтомбы. Разве что на его взгляд Бо мало походил на гризли, а скорее напоминал бегемота — облаченного в крысино-серую униформу поднявшегося на задние лапы бегемота. В иное время Аксель, возможно, не обратил бы на униформу внимания — как ни странно, обделенные интеллектом особи любят выделяться из толпы,— но сейчас форменный мундир с портупеей и внушительных размеров «пушкой» в кобуре невольно подтвердил самые мрачные из его опасений. Гризли уступал Акселю в росте, но превосходил его шириной плеч, и хотя красотой не блистал, источал вокруг себя ощущение звериной мощи и неукротимой ярости.
— Хук? — словно выстрелил громила хриплым басом вопрос, пожирая пришедшего недобрым взглядом.
— Да,— так же коротко отозвался Аксель, в свою очередь не без интереса рассматривая зверообразного незнакомца.
— Следуйте за мной,— молвил Гризли, развернулся и направился к располагавшемуся рядом с лифтом караульному помещению. Хук очутился в небольшой комнате, где находилось еще четверо охранников, трое из которых отдыхали, а один наблюдал за происходящим в холле через большое, прозрачное с тыла, зеркало за спиной секретарши.
— Нам велено вас обыскать,— прорычал Гризли.— Таков порядок.— Впрочем, судя по неустанно ощупывавшему Акселя взгляду, Бо давно уже начал обыск.
— Извольте,— не стал спорить Соломон. Он никогда не страдал вредной для здоровья привычкой демонстрировать браваду не вовремя.
Обыск не занял много времени, и через минуту они покинули караулку. Рассчитанная на четверых обыкновенных людей кабина лифта явно не предусматривала транспортировку одновременно двух таких великанов, как Аксель и Гризли. Еще при обыске Аксель ловил на себе мрачные взгляды «сопровождающего», а здесь, в тесноте кабины, неожиданно ощутил на себе его горячее дыхание.
— Гляди у меня, урод волосатый,— яростно прохрипел «красавец»,— вздумаешь выпендриваться, ахнуть не успеешь, как заработаешь пулю в лоб — у меня давно руки чешутся, а стреляю я хорошо.
— Ладони чешутся — это к деньгам,— с трудом сохраняя серьезность, констатировал Аксель. Бо зарычал от ярости, но сделать ничего не успел, потому что кабина остановилась, створки дверей разошлись, и к ним шагнули два вооруженных охранника, уже поджидавших посетителя у дверей лифта.
— Все в порядке, парни,— с усилием взяв себя в руки, успокоил своих подчиненных Гризли.
Все четверо проследовали причудливо изгибавшимся коридором и вошли в святая святых — кабинет главы фирмы. Стенсен стоял спиной к двери у огромной — во всю стену — голографической диорамы битвы при Ватерлоо. Он явно изучал ее не в первый раз, мучимый одному ему известными сомнениями, но на звук открывающейся двери мгновенно обернулся и небрежным жестом отослал охрану. Бо, однако, остался в кабинете, и тогда всесильный Бьёрн Стенсен впервые заговорил.
— Благодарю, Богомир. Ты мне пока не нужен.— Говорил он тихо, в твердой уверенности, что каждое его слово будет непременно услышано, понято правильно, а озвученное требование мгновенно исполнено.
— Вы настаиваете, шеф?
— Разве я должен повышать голос? — удивился Стенсен, смерил телохранителя непередаваемым взглядом, от которого Гризли мгновенно съежился и, пятясь, вышел.
Аксель с любопытством следил за сценкой, попутно отметив про себя, что наяву Стенсен выглядел почти так же, как в поле голопроектора, разве что лет на пять моложе. Ему еще не было и пятидесяти. Как ни странно, совершенно седые волосы ничуть не старили этого сильного человека. Серо-стальные глаза смотрели жестко, беспощадно-холодно оценивая собеседника. Аксель подумал, что колючий взгляд явно не идет к благородному лицу Стенсена, а значит, демонстрируемая им черта характера относится к приобретенным, а не врожденным свойствам натуры хозяина кабинета. В этот момент, словно развеивая неприятное впечатление гостя, Стенсен улыбнулся широко и открыто, и черты лица его сразу смягчились, а первое, неприятное, впечатление сгладилось. И именно в этот момент Аксель безошибочно признал в нем отца Анны.
— Я пришел выразить вам свои соболезнования, мистер Стенсен,— произнес Аксель, и ему не пришлось имитировать скорбь.
— Да. Конечно.— Лицо шведа вновь помрачнело.— Благодарю за участие и… прошу садиться, мистер Хук.— Отработанным жестом радушного хозяина он указал на глубокое кожаное кресло перед обширным письменным столом и, не дожидаясь гостя, уселся в кресло напротив.— Насколько я знаю, вы курите…— констатировал он, откидывая крышку палисандрового ларца.— Прошу. Настоящий кубинский табак.