Дым закрыл уже треть неба и расползался, будто черный занавес, медленно заслоняющий день. У стелы на краю города собирались люди и машины – черные точки на фоне оранжевой придорожной пыли. Пару недель назад Джим был бы в центре активности: организовывал бы, возглавлял бы, спасал бы город, рисковал бы ради него жизнью. В конце концов, город и забрал его жизнь.
Холли услышала топот, стихший в нескольких футах за спиной.
– Я бы мог вас подвезти до дома, – сказал Билли, обращаясь скорее к ее туфлям, чем к ней самой. – Я вернусь до заката и все доделаю, обещаю.
– Билли, дай мне лопату.
Он поднял лопату, осмотрел лезвие. Солнце блеснуло на отточенной стальной кромке. Лопата выглядела новой.
– Если ты не дашь мне эту чертову штуку, я закопаю мужа голыми руками!
Билли сокрушенно покачал головой – мол, что поделаешь?
– Неправильно оно как-то, – заключил он и, перевернув лопату, вогнал в землю, словно копье. – Когда закончите, просто оставьте где-нибудь здесь. Я потом заберу.
С тем он повернулся и заторопился к машине.
Холли подождала, пока гул мотора затеряется вдалеке и на кладбище снова придут звуки запустелого, удаленного от города места. Стояла долго, слушая, как на ветру стучит о дерево веревка на флагштоке у входа, как полощется приспущенный флаг Аризоны, как гудит ветер в проводах линии, идущей от города к кладбищу. Интересно, сколько вдов стояло вот так, слушая звуки одиночества?
– Ну вот, Джимбо, наконец-то мы одни, – прошептала она ветру.
В последний раз они были здесь вдвоем пару месяцев назад, на фотосессии перед избирательной кампанией. Не одни – присутствовало еще несколько человек: пресса, фотографы. Холли стояла рядом с мужем на фоне могильных камней, а за спинами супругов расстилался город. Муж описывал свои планы на будущее города, еще не зная, что этого будущего не увидит.
Холли подошла к могиле, схватила за край песочного цвета холст, прикрывавший груду выкопанной земли, потащила, спотыкаясь. Каблуки вязли, сшитое на заказ платье мешало двигаться. Холли купила его для праздника по поводу новой должности мужа – маленькое, черное, стильное, но не слишком вызывающее, чтобы не отвлекать внимания от красавца-мужа, настоящей звезды шоу. Черное платье у Холли было только одно.
Она споткнулась опять и чуть не упала. Тесное платье мешало сохранять равновесие.
– Дерьмо! – выкрикнула вдова в тишину. – Гнусное гребаное дерьмо!
Она стряхнула туфли – они полетели, кувыркаясь. Одна покатилась к торчащим ножам-листьям агавы, другая отскочила от крашеной доски, отмечавшей место упокоения некоего Дж. Дж. Джеймса, умершего от «английского пота» в 1882 году.
Холли сжала руками подол платья и рванула по шву. Все равно она больше никогда бы его не надела. Сколько ни меняй вид, не добавляй пояса и шарфы – не спрячешь, что это платье с похорон мужа. Холли дернула еще раз и разодрала до самых бедер. Широко расставила ноги, чувствуя подошвами жар земли. Хорошо освободиться от тесной одежды, от туфель. Чувствуешь себя собой. Она схватила лопату, загнала лезвие в землю, подняла, ощущая, как напряглись мышцы рук и спины. Повернулась и высыпала землю в яму. Сухой краснозем глухо бухнул о крышку гроба, где лежал муж.
«Пятая годовщина – деревянная» – так он сказал недавно.
А первую годовщину они встретили в городе. Тогда были каникулы, и Джим захотел показать жене город, где надеялся когда-нибудь стать шерифом. Он представил ее всем, кому смог, сводил на танцы – в зале не было человека, который бы не знал Джеймса Коронадо, – потом повез кататься в пустыню. Холли с Джимом любили друг друга на одеяле у костра под открытым небом, и казалось, что на земле не осталось никого, кроме них двоих. Холли купила в сувенирной лавке оловянную звезду и подарила мужу – игрушечный шерифский значок. Пусть носит, пока не добьется настоящего.
А он сказал, улыбаясь, что первая годовщина – бумажная. Олово дарят на десятую.
Джим знал множество подобной милой чепухи, и Холли это очень нравилось. Так здорово слышать ее от надежного, крепкого парня. Именно таким он и был. И таким остался навсегда. Он так и не успел надеть настоящую звезду. А на пятую годовщину Холли подарила ему сосновый гроб на дне шестифутовой ямы.