— На какую улицу ноне, батюшка, пойдем?
— На любую.
— Черед — на нашу улицу.
— Пойдем на вашу.
За оградой стояла лошадь, запряженная в телегу. Вокруг нее похаживал псаломщик. Вынесли иконы. Тронулись. Батюшка вышагивал впереди процессии, по-солдатски размахивая широченными рукавами. За ним едва поспевали добровольные певчие — все, кто желал развлечься… Около первого же двора отца Евгения встретил причесанный, празднично одетый хозяин — волостной писарь Василий Дементьев.
— Христос воскрес, батюшка.
— Воистину воскрес, — ответил поп и поднес для целования крест.
Хозяин настежь распахнул ворота.
В избу внесли иконы. Сделав два шага от порога, батюшка остановился. Высокий, грузный, он чуть не доставал головой до полатей. Сзади и сбоку его поместилось еще четыре-пять человек. Остальные теснились в сенях, во дворе.
— Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ… — скороговоркой начал отец Евгений.
Певчие подхватили разноголосо — еще не спелись. В окна заглядывали любопытные.
— …Прийдите, пиво пием новое… — затянул священник.
Певчие подпевали ему.
Потом батюшка освятил углы комнаты, допустил хозяина, хозяйку и домочадцев к целованию креста и руки своей.
Обряд окончен. Хозяин, поклонившись, предложил священнику:
— Может, отведаете, батюшка, рюмочку настоечки на клюкве. Добрая штука. Не побрезгуйте.
— Поднеси, Василий, попробуем. — Отец Евгений разгладил усы, присел к столу. Хозяин, заранее предусмотревший все, обернулся к шкафу и через секунду уже держал в руках графинчик и поднос с граненой рюмкой. Тягучая пунцовая жидкость медленно полилась из узкого горлышка графина. Батюшка перекрестился.
— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу… — и одним глотком опорожнил рюмку. Крякнул. — Аминь. — Поднялся. — Спаси Бог, Василий, хороша.
В каждой избе ждали священника. Глава семьи встречал его у ворот. Выносили и клали на подводу яйца, куличи. Процессия двигалась медленно. К обеду едва добрались до середины улицы. У ворот большого пятистенного дома подвыпившего батюшку никто не встречал. Он остановился. Хворостов услужливо зашептал на ухо:
— Тут Тищенки живут… неверующие они.
— Знаю. — У отца Евгения в глазах сверкнула озорная искорка. — Пойди вызови.
Церковный староста смутился, опасаясь какой-нибудь непристойности со стороны богохульников.
— Поди, поди.
Через минуту к воротам вышел Алексей, облокотился на плетень.
— Добрый день, батюшка, — пряча в глазах под нависшими выцветшими бровями усмешку, приветствовал он.
— Ты что же это, Алексей? Ты и Иван Кондратьевич — уважаемые люди в селе, а поступаете так нехорошо.
— Мы же ведь в Бога не веруем, давно от него отказались.
— Это дело ваше, я не неволю. Но уважь людей. Во славу святого праздника по стаканчику бы поднес.
— По стаканчику всегда можно. — Алексей распахнул калитку. — Заходите.
В поповской свите переглянулись. Тогда Тищенко кивнул стоявшей около сеней жене, и та моментально вынесла стеклянную четверть прозрачного, как ключевая вода, первака. И когда в стаканы забулькала соблазнительная влага, отец Евгений не выдержал, подошел. Тищенко, все так же улыбавшийся краешком губ, подал ему полный стакан.
— Хоть и непристойно мне в святой праздник с богоотступником пить, — сказал отец Евгений и, прищурившись, одним глазом посмотрел сквозь стакан, — но, как в писании сказано, не сквернит в уста, сквернит из уст. — Он одним махом опрокинул стакан, крякнул, отломил корочку хлеба с рушника, на котором жена Ивана вынесла закуску, понюхал и положил обратно. Сделал это подчеркнуто неторопливо, чтобы удивить.
— Спаси Бог, Алексей. Хорош первач.
И зашагал по улице как ни в чем не бывало.
Алексей улыбнулся ему вслед:
— Вот долгогривый! Прямо циркач…
К вечеру, когда псаломщик собрался отвозить крестьянское подаяние, отец Евгений вышел из последнего двора, благословил свою свиту и направился к Никулину.
3
Радушно встреченный купцом, отец Евгений, не снимая ризы, уселся за стол и уже от души выпил с устатку граненый стакан казенной водки. А через час он поблескивающими глазами шутливо подмигивал восседавшей напротив него пышногрудой учительке.
— Ты, Маргарита Марковна, все цветешь. Когда же под венец, голубушка?
Учительница, играя серыми глазами, в притворном смущении отвечала:
— Никто не сватается, батюшка. Видно, придется вековать в девках. Года уж, видно, ушли. — И улыбнулась трепетными губами. — А залежалый товар — неходовой.