Васька Егоров, больше всего на свете уважавший силу и лихость, смотрел на своего нового друга с неподдельным восторгом. Ему казалось, что с этим человеком он пошел бы и в огонь и в воду.
— А как же ты, Федор, сюда попал? — спросил Пашка Малогин, слушавший с не меньшим интересом.
Коляда усмехнулся.
— Тоскую, як по ридному дому, по цей тюрьме, ось и прийшов…
На двери заскрежетал замок. Все сразу замолкли, насторожились: время неурочное ни для прогулки, ни для каких других дел, предусмотренных внутренним распорядком, значит, за кем-то пришли. Дверь распахнулась, на пороге остановился старший надзиратель Жданов с бумагой в руках. Он строго осмотрел свесившиеся с нар головы, сердито скомандовал:
— Становись!
С нар нехотя начали сползать арестанты и выстраиваться в узком проходе.
— Слушать внимательно и отвечать по-военному!
— Мы не военные, — буркнул Коляда, — мы люди цивильные.
— Прекратить разговоры! Слушай список… — он далеко отнес от глаз листок, беззвучно пошевелил губами, читая про себя по складам, потом громко назвал — Федор… Коляда.
— Ну?
— Чего «ну»? Выходи!.. Да надень гимнастерку, на суд, чай, пойдешь, а не на гулянку.
Камера замерла. Каждому было известно, что в эти дни суд выносил один приговор: расстрел. Затаив дыхание смотрели на старшего надзирателя. А тот, откинув голову, продолжал:
— Василий Егоров. Выходи!
— Котомку брать?
— Чего?
— Котомку, говорю, брать?
— Может, тебе еще бабу с собой? Выходи, не разговаривай! — Он снова отодвинул руку с листком. — Павел Малогин.
Всего на суд вызвали семь человек. Из приятелей Коляды остался невызванным только Филька Кочетов.
2
Федор, лежавший крайним на нарах, вскочил середь ночи, подошел к окну. Кругом тихо. Чуть доносился шорох обской волны о берег. В окне темень весенняя, непроглядная. Федор уперся лбом в холодную крестовину решетки, думал.
С нар сполз и остановился сзади Егоров. Он на полголовы ниже Федора, но такой же плечистый, крепкий. Правая, кривая в локте рука (в детстве упал с коня и вывихнул сустав) была засунута в карман. Постоял с минуту молча, потом положил руку на плечо друга.
— Как ты думаешь, когда? — спросил он, и Коляда понял его.
— Ежели к утру не выведут, то завтра день наш. Той ночью обязательно поведут. Я их порядки уж изучил, — сказал он шепотом чисто по-русски. — Место надо освобождать…
Василий молчал. Потом шепнул сзади в самое ухо:
— Может, как ты сказывал, решетку попробовать, а?
Федор качнул головой.
— Не, це не волостна каталажка…
Поднялись с нар и подошли к окну Малогин и Филька Кочетов. За окном начинало сереть, черной полоской выделился противоположный берег.
Федор, казалось, смотрел только на эту полоску, что-то искал в ней. Потом он оттолкнулся от окна, посмотрел на товарищей. Лицо у него было необычно серьезно.
— Усе. Сегодня не поведут, — сказал он твердо. Потом шепнул: — Тикать будемо вечером. А днем шо я буду робыть, то и вы. — Он улыбнулся, подмигнул. — А наперед усего не лякаться…
С рассветом камера начала оживать. В семь часов старший надзиратель Жданов распахнул дверь.
— Кто ноне от вас за провизией?
Казна отпускала по 50 копеек на арестантскую душу харчевых, и арестанты по очереди под конвоем ходили на базар и покупали продукты. Очередь была Василия Егорова. Но Жданов не разрешил.
— Не велено смертников выводить.
На базар пошел Филька Кочетов. Каждый наказывал, что ему купить на день.
— Мэни селедки и хлиба, — громко сказал Коляда.
— Мне тоже, — вслед за ним наказал Егоров.
— И мне, — понеслось с нар.
Филька ушел.
В это утро не боролись и почти не разговаривали. Каждый лежал на нарах и думал: сегодня, может, его ожидает та же участь, что и вчерашней семерки, — тот же суд, тот же приговор.
Коляда все утро простоял у окна, задумчиво глядя на мутную Обь, на манящий своими зарослями противоположный берег.
Часа через два пришел Филька с провиантом.
— Ну, братцы-ы! — воскликнул он, едва закрылась за ним дверь. — Что творится на белом свете!
— Что? — обступили его.
— На базаре кутерьма идет, как в семнадцатом годе.
— Ну-у?..
— Ей-бо… Листовки бросают. Эти барбосы, — он кивнул в сторону двери, — рыскают по городу, кого-то ищут. Заваруха начинается.