Аркадий притянул Ларису за плечи к себе, поцеловал в лоб, как целуют маленьких детей.
— Я не хочу есть. Спать хочу.
Лариса виновато взглянула на его красные набрякшие веки. Кинулась к кровати, взбила подушки, разбросила одеяло с накрахмаленным пододеяльником.
— Вот, ложись.
Аркадий сел на табурет, с трудом стянул сапоги. Лариса стояла и смотрела с молчаливой жалостью.
— Ноги мыть будешь?
2
вперед, но туловище уже дрогнуло. Еще мгновение — и серый не выдержал, сделал короткий скачок в сторону.
Человек облегченно вздохнул, вытер ладонью крупные капли пота со лба и тяжелым шагом вошел в сосновый бор. А часа через три, когда ночь окончательно укутала черной шалью землю, человек подошел к Усть-Мосихе и вдоль цепочки тополей стал пробираться к приземистому бревенчатому домику на берегу широкого пруда. Не дойдя до домика, он остановился, чутко вслушиваясь в тишину спящего села. Где-то сзади запоздало тявкнула собака, послышалось хлопанье крыльев, спросонья закудахтала курица, в соседнем пригоне тяжело вздохнула корова. И опять — тихо. В домике горел свет — только этим он и выделялся среди длинной и однообразной шеренги строений улицы. Это, видимо, и беспокоило больше всего пришельца. Он стоял долго, словно решая, что ему делать. Потом круто повернул к центру села.
При выходе на площадь человек вдруг шарахнулся в сторону — прямо перед ним, поскрипывая застывшей веревкой, раскачивался труп.
Сдерживая дыхание, человек отступил в тень ивняка и обошел площадь стороной.
Он остановился у большого одинокого дома на краю площади, тихо постучал в ставню. Внутри дома скрипнула дверь, и в сенях послышался сонный женский голос:
— Кто?
— Лариса, открой.
— Что случилось? — спросила женщина. Стукнула щеколда.
— Подождите, я сейчас оденусь.
Но человек не стал ждать. Он вошел в сени, задвинул засов и переступил порог комнаты.
Девушка с длинной, наполовину распустившейся косой зажигала лампу на столе. Фитиль никак не загорался. Пламя спички то уходило в прорезь горелки — и тогда освещался только курносый профиль и легкие блики падали на пышные светлые волосы на лбу девушки, то вымахивало наружу — и тогда матовой белизной отсвечивало голое плечо и ярче вырисовывалась сквозь глубокий вырез ночной рубашки такая же матовая упругая грудь. Человек в дверях не двигался, как завороженный. В эти, казалось, остановившиеся секунды он забыл все на свете. Забыл только что виденное на площади и пережитое на опушке бора, забыл, кто он и зачем сюда зашел. Он смотрел на ту, о которой столько передумано за этот год, родную и близкую. И в то же время перед ним была не она, а какая-то другая Может быть, потому, что он впервые увидел в ней женщину, полураздетую, дразнящую…
Девушка наконец зажгла лампу, надела пузатое стекло на горелку, подвернула фитиль и только тут, обернувшись, увидела темную фигуру в дверях, испуганно взвизгнула.
— Ой!.. Что вы… я же сказала… — Она одной рукой торопливо прикрыла грудь, другой судорожно шарила по спинке кровати, отыскивая халат, а глаза устремленные на пришельца, расширялись, расширялись, и все медленнее и медленнее двигалась рука, нащупывающая халат
Девушка слабо вскрикнула:
— Ой, ты… Аркаша?!
Она скомканным халатом закрыла лицо, потом встряхнула головой и снова посмотрела, словно перед ней было видение.
— Аркаша! Жив! — Она бросила халат и кинулась к нему.
Лобастый, с широкими прямыми бровями, Аркадий смущенно улыбался и молча гладил волнистые пышные волосы девушки, целовал ее припухшие от сна губы, влажные солоноватые щеки. Она счастливыми глазами смотрела на него:
— Аркаша… — И снова прижималась к нему.
— Откуда же ты взялся? Как снег на голову… Постучал, думала, кто-то опять с вызовом к больному, — торопливо говорила она. — Я уж привыкла — чуть не каждую ночь вызывают… Ой… лампа-то!
Фитиль в лампе разгорелся, пламя вымахало через узкую горловину стекла, жирная копоть лохмотьями плавала над столом. Лампа, казалось, только и ждала этого вскрика — стекло треснуло, покатилось по столу, упало на пол и разлетелось вдребезги.
— Ну вот, — смешливо всплеснула руками Лариса, — остались мы без света… Погоди. Я сейчас возьму другую лампу. — Она открыла внутреннюю дверь во вторую половину дома, где размещалась сельская амбулатория, и вскоре вернулась оттуда с зажженной лампой, поставила ее на стол. И тут только спохватилась:
— Ой! Что это я не одетая!.. — Краска смущения стала расползаться по ее лицу, по шее. — Отвернись, Аркаша.