Матвей который уже раз за день разбирал и протирал промасленной тряпицей затвор винтовки, наводил глянец в стволе.
— Нам бы пулемет ручной сюда, — мечтательно прищурился он. — Вот бы зажили.
Но ему никто не ответил. Дочкин вообще был далек от мечтаний. Тищенко занят: в неудобной позе, изогнувшись к дверям, читал книгу. За зиму сколько он их уже отмахал! Андрей Полушин перетаскал ему из дому пол-этажерки. Субачев а удивляет страсть Ивана к чтению. Вроде бы серьезный человек, хозяйственный, а таким ребячеством занимается. Ну сказки читать — другое дело, сказки Матвей и сам любит. А читать про любовь и всякую другую чепуху семейному человеку — просто смешно. Это если бы Андрюшка Полушин читал, понятно было бы. Он вообще тонкий в кости.
Матвей выглянул в дверь: не пора ли сменять Андрея? В это Бремя из кустов вышел Данилов. Матвей радостно крикнул:
— Пришел!
Тищенко загнул угол страницы, с сожалением отложил книгу. Дочкин поднялся проворно.
Данилов сбежал по ступенькам, бросил на лежанку плащ.
— Напиться есть что?
Матвей протянул ему глиняный кувшин с холодной родниковой водой.
— Ну? — спросил Субачев первый.
Аркадий пил долго. Наконец оторвался, вытер рукавом губы, улыбнулся.
— Что «ну»?
— Как сходил, что нового?
Данилов обвел друзей взглядом.
— Сходил хорошо. Мыслей принес полную голову… Надо хорошенько всем обмозговать… Теперь у нас связь с Коржаевым прочная…
Когда стемнело, Данилов с Тищенко стали собираться в село в баню — в эту неделю их черед был мыться.
В дороге Тищенко, как всегда, долго молчал, потом неожиданно заговорил:
— Ты правильно сказал сегодня: нам села бояться нечего. Надо почаще туда наведываться. С мужиками надо разговаривать. Листовки — это само собой, а живое слово — оно лучше. И еще вот что я думаю: сколачивать себе сочувствующих надо. Таких, как Аким Волчков, Иван Ильин, Ларин. Катуковых можно. Они хоть и зажиточные, но все фронтовики, свои ребята. А что касаемо Антонова, то хоть Коржаев и говорит, но я не особенно верю этим всяким Антоновым. Крестьянина надо, это надежнее…
В бане стоял сухой жгучий пар. Если подняться — уши горят огнем, в носу жжет и в горле сушит до самой груди. Аркадий не любил такой жары. Зато Тищенко сразу полез на полок.
— Аркаша, поддай, пожалуйста, ковшичек… Зря ты не паришься. Ты знаешь, почему старики по сто лет жили раньше?.. Парились.
Аркадий плеснул на каменку ковш воды и сам тотчас же присел — от камней шибануло паром, как из паровоза.
Иван закряхтел, застонал — неистово начал хлестать себя веником. Он перехватывал из руки в руку веник, охал и со свистом хлестался.
— Вот благодать так благода-ать… Лезь, попарься… Мой дед, знаешь, до самой смерти так и не верил, что паровозы ходят паром… Что ж баня, говорит, тогда не ездит… в ней-то уж вон сколь пару-то… Чудак был, в шапке парился и… в рукавицах… Вот истязал себя так истязал… Зато прожил сто три года.
Аркадий внизу на лавке обливал холодной водой голову. Ворчал:
— Ты не философствуй там. Слезай скорей, да дверь откроем. А то дышать нечем…
После, за ужином, Иван, блаженно жмурясь, говорил:
— Слабак ты, Аркадий. Сразу чувствуется интеллигентская кость. А жалко. К твоей голове да мужицкую силу — тебе износу бы не было…
К полночи, когда собирались уходить, Аркадий несколько смущенно сказал:
— Иди один. Я зайду к Ларисе.
Тищенко помолчал, неодобрительно сопя.
— Может, в другой раз?
— Ничего, не бойся. Я осторожно.
Он повернул к центру села, к Ларисиному дому. Света в окнах не было. Дом казался заброшенным, пустынным. Аркадий постучал в ставню.
— Ларочка, — тихо окликнул он, — это я. Оденься и выйди.
Лариса ойкнула и через минуту в распахнутом легком
пальто выскочила на крыльцо.
— Что случилось, Аркаша? — испуганно спросила она.
Аркадий тихо засмеялся.
— Ничего страшного. Пойдем погуляем.
— Ой, что ты, Аркаша. Тебя же узнают.
Аркадий взял ее за руки, притянул к себе.
— Ничего, сейчас темно. Пойдем, не бойся. Мне хочется погулять с тобой, как тогда, по берегу Оби, помнишь?
Как не помнить ей те вечера в Новониколаевске. Он тогда экстерном сдавал за учительскую семинарию, а она заканчивала фельдшерско-акушерскую школу. Они только что познакомились. В те дни они почти не расставались. Прямо из семинарии Аркадий заходил за Ларисой и они с учебниками шли гулять. Любимым их местом был пустынный берег Оби. Здесь можно было посидеть в укромном местечке, украдкой поцеловаться, наконец просто поребячиться, покидать камни в воду.