8
В селе было объявлено военное положение. С наступлением темноты хождение по улицам запрещено под страхом смерти. Третий день свирепствует в Усть-Мосихе Зырянов. Третий день солдаты прочесывают бор, заимки не только мосихинских пашен, но и всех соседних сел: Куликово, Макарово, Ильинки, вплоть до Юдихи и Плотниково. Но никаких следов Данилова нигде не обнаружено. Да и трудно было их обнаружить — второй день Данилов с друзьями жил… в самой Усть-Мосихе в доме Андрея Полушина, на краю села у кромки бора. Второй день в пригоне, в котором для запасного выхода был разобран проем в задней стене, стояли заседланные кони, а друзья по очереди дежурили на чердаке. Данилов интуитивно чувствовал, что в такой обстановке лучше всего прятаться в селе, под боком у Зырянова — там, где никому и в голову не придет искать его.
В этот третий день хозяйничания Зырянова вечером к Полушиным огородами прибежал двоюродный братишка Ивана Ильина, отбывавший в порядке очередности обязанности сидельца при волостной управе.
— Наших арестовали! — прерывающимся голосом зашептал он встретившему его Петру Дочкину. — Где Данилов? Ведите, дядя Петро, к нему.
В горнице паренька обступили.
— Кого арестовали? — спросил Данилов.
— Нашего Ивана, Алексея Тищенко, Акима Волчкова, Боркова Андрея и всех троих Катуновых. Два часа уж, как взяли их. Раньше не мог прибежать.
— Где они сидят?
— В каталажке.
— Охрана какая у каталажки?
— Двое часовых. На крыльце управы тоже двое стоят, да в самой управе с Зыряновым человек шесть.
— М-да… Многовато. — Аркадий поднялся и зашагал по комнате.
Все смотрели на Данилова, ждали его решения. Субачев хотел что-то предложить, но Тищенко зыркнул на него, и он замолк, едва успев разинуть рот.
— Нападать все равно надо! — решительно сказал Данилов. — А ты, — подозвал он паренька, — беги обратно в управу. Тебя пустят сейчас туда? Ну вот, тогда постарайся из сеней подпереть дверь в управу, чтобы те шестеро не смогли сразу выскочить…
Через полчаса к управе на рыси подъехали шесть всадников. Часовой грозно окликнул:
— Стой! Кто такие?
Офицер в косматой бурке и фуражке с блестевшей кокардой направился к крыльцу, спокойно ответил:
— К начальнику контрразведки Зырянову из Барнаула с особым поручением. Он здесь?
Не дожидаясь ответа, двое спрыгнули с коней, третий не слезая с седла, принял поводья. Те двое одновременно поднялись на крыльцо и почти одновременно оба часовые, оглушенные, молча сползли на ступеньки. Остальные трое всадников подъехали к коновязи, где были привязаны солдатские кони, спешились и направились к каталажке. Делалось это неторопливо, на виду у часовых каталажки.
— Смена прибыла, — крикнул часовым один из подходивших к коновязи.
— Какая смена? — удивленно спросил высокий часовой. — Где разводящий?
— Здесь разводящий, — крикнул офицер в бурке, быстрым шагом выходя из-за угла управы.
— Наш разводящий где? — допытывался солдат уже встревоженно.
А в это время незнакомцы уже подошли вплотную.
— Стой! Не подходи! — закричал один из часовых.
Но было уже поздно. Его напарник, стоявший ближе к подошедшим, охнул и выронил винтовку. Тот, высокий, пятясь, судорожно передернул затвор и, когда его уже схватили, успел нажать спусковой крючок. Грохнул выстрел. Это все, что успел он сделать. Тут же кем-то торопливо засунутая в пробой железная выдерга со скрежетом вырвала запор. Дверь каталажки распахнулась.
— Скорей, товарищи, скорей! — торопил арестантов Данилов. — Бегом к коновязи! Винтовки забрать! Патронташи не забудьте.
Из помещения управы уже доносился яростный стук в дверь (видать, парень выполнил поручение Данилова — дверь была подперта).
Потом с дребезгом вылетел оконный переплет. Раздался приглушенный выстрел.
— Быстро, товарищи! Быстро! — говорил спокойно Данилов. — Все готовы? За мной!
По селу рассыпался конский галоп и через минуту растаял в ночи. Кругом стало тихо, будто ничего и не случилось.
Часа через два за бором, около Макарово, скакавший впереди Данилов остановился. Он сбросил с плеч вывернутый наружу шерстью тулуп с отпоротым воротником, вытер пот на шее.
— Фу-у, запарился в этой овчине, — вздохнул он.
— Ну, все здесь? — спросил он, сдирая с фуражки кружок серебряной фольги.