— Могу.
— А полгода?
К разглагольствованиям Субачева начали прислушиваться остальные. Кое-кто с улыбкой посматривал на друзей.
— Золотой ты человек, Аким, — восхищался Субачев, — особенно для подпольной работы — не сболтнешь лишнего…
Стоявший в дозоре Иван Ильин вдруг крикнул:
— Ребята! Идите-ка сюда.
Почти все кинулись к опушке.
— Тихо. Не высовывайтесь… Вон видишь, Аркадий Николаевич, мужика. Уже целых полчаса колесит по пашням. Мне кажется это подозрительным.
Подпольщики залегли, стали наблюдать. Мужик на телеге ездил от одного колка до другого — не иначе кого-то искал. Наконец он направил лошадь к березняку, где лежали даниловцы.
— Мужик этот не наш, не мосихинский, — заметил, приглядевшись, Иван Тищенко.
Подвода подъехала к самой опушке. Остановилась. Данилов и Тищенко поднялись из кустов, вышли навстречу. На телеге сидел бородач в рыжем зипуне, подтянутом опояской.
— Доброго здоровья, ребята, — крикнул он и спрыгнул с телеги.
— Здорово, дядя, — ответил Тищенко и бесцеремонно спросил — Тебя это каким ветром сюда занесло? Нечаянно или с намерением?
— С намерением. — Бородач положил на бричку вожжи, уставился на парней. — Который из вас будет Данилов?
Подпольщики переглянулись.
— Я Данилов, — ответил Аркадий.
Мужик искоса, с лукавинкой посмотрел на него.
— А не врешь? Уж больно молодой.
— Молодой, да ранний, — вставил подошедший Субачев, — а паспортов у нас нету.
— Ну, коль так, тогда отойдем в сторону, разговор есть.
Когда отошли, старик сказал:
— Тебе поклон от тетки Сиклитиньи. — Это был пароль, и Данилов ответил отзывом на него:
— Спасибо. Как она живет? Как здоровье дяди Селивана?
— Черт его не возьмет… — ответил бородач. — Ну тогда поехали.
— Куда? — улыбнулся Данилов.
— Велено привезти тебя, товарищ Данилов, на съезд.
— Я давно вас жду.
2
Съезд представителей сельских подпольных большевистских организаций и партизанских отрядов Каменского, Барнаульского, Славгородского и Новониколаевского уездов собрался в двадцати верстах от Камня на заимке ярковского крестьянина Ивана Клещева.
Делегатов съехалось десятка два. Некоторых, особенно из каменских, Данилов знал. Обрадованно трясли друг другу руки, расспрашивали о делах, о товарищах. Но многие среди делегатов были незнакомы ему. Приглядывался. Все толпились около землянки в ожидании открытия съезда, курили, неторопливо переговаривались. В центре были два высоких белокурых парня — один с курчавой бородкой, другой бритый. Старший, сдвинув брови, что-то энергично рассказывал, а второй молча утвердительно кивал. Данилов поинтересовался у подошедшего Моисея Боева, недавно сбежавшего из каменского тюремного лазарета, кто эти ребята.
— Из отряда Мамонтова, братья Константиновы. Подойдем.
Длинношеий парень, с мальчишеской старательностью Собравший складки на переносье, рубил рукой:
— Главное — это не церемониться. Мешают — к ногтю. Чтобы не мы, а они нас боялись… Вот так. У нас Мамонтов не промах в этом деле. Его на мякине не проведешь. Тридцать два человека освободили в Волчихе. Налетели — р-раз! И все…
Немного поодаль — другая группа. Там то и дело вспыхивает смех. В минуту затишья доносится:
— Я ему говорю: что же это у вас — посадили блоху за ухо, а почесаться не даете… А он мне: у нас не курорт, а тюрьма, чесаться тут некогда…
Данилова окликнули.
В просторной землянке сидели за столом Коржаев, Игнат Громов и незнакомый плечистый мужчина, подпоясанный широким офицерским ремнем. Данилов спустился по ступенькам. Говоривший о чем-то Коржаев оторвал наконец свои колючие глаза от незнакомца, представил:
— Вот это и есть Данилов.
Мужчина поднялся, протянул широкую короткопалую руку:
— Голиков.
Данилов вопросительно посмотрел на Коржаева. Тот утвердительно наклонил голову.
— Да, он самый. Как видишь, мы устроили ему побег.
Голиков пригласил:
— Садитесь. Расскажите, как у вас дела идут, каково настроение крестьян.
Он заметно картавил, был наголо обрит, очень подвижен. Глаза у него умные, казалось, все понимающие без слов. Громов писал, низко наклонившись над столом, и вроде бы не прислушивался к разговору. Но когда Данилов упомянул о нехватке оружия, он поднял голову.
— Надо брать у колчаковцев.
В землянку заглядывали люди, торопливо перебрасывались вопросами и выходили. Запомнился Аркадию один — носатый, с огромным очень подвижным кадыком на гусиной шее. Он что-то полушепотом простуженно хрипел Коржаеву. Тот в ответ отрицательно мотал головой. Но носатый настаивал. Потом разогнулся — складная сажень выпрямилась — громко сказал: