— Не расходитесь, мужики. Сейчас будем судить Никулина с немцем.
Толпа задвигалась, оживилась — это куда интереснее, чем разговор о лошадях.
Судили недолго. Единодушно решили Никулина и немца Карла Орава за то, что пили мужичью кровь и драли шкуру, списать в расход. Тут же нашлись охотники и принародно поставили их к стенке, расстреляли.
В это время на площади появился священник отец Евгений. Он шагал широко, но не торопясь. Среди мосихинцев шелестом перекатился шепот:
— Батюшка идет…
— Гляди — поп!
Перед ним расступились с любопытством, как расступаются перед какой-нибудь диковиной вроде верблюда.
Кто-то из куликовского отряда крикнул:
— Ты чего, долгогривый, тут шатаешься, вынюхиваешь? Хочешь, по шее чтоб надавали?
Отец Евгений, продолжая вышагивать, посмотрел через головы людей на говорившего, чуть улыбнулся:
— Дурак ты, голубчик. А насчет шеи — иди, померяемся. Я тебя соплей перешибу.
Кругом захохотали, а куликовец взъерошился:
— Но-но, ты поосторожней. Кончилась ваша власть.
Отец Евгений ничего не ответил на это, продолжал свой путь по узкому людскому проходу. На крыльце, где в основном размещался штаб отряда, его заметили.
— Гля, ребята, поп гребется сюда.
— Чего ему надоть?
— Чтой-то неспроста…
— Должно, насчет Никулина.
— Ничего, мы и ему покажем дорогу.
Филька метнулся в управу, где сидели руководители.
Не дойдя до крыльца, священник заметил Ильина, спросил:
— Иван, где у вас Данилов?
— Там, в хате, — нехотя мотнул головой новоиспеченный командир отряда.
Жалобно скрипнули под грузным телом ступеньки. Батюшка прошел в комнату. За столом сидели члены военного совета. Отец Евгений поздоровался, подошел ближе, осмотрел всех, узнал Данилова.
— Здравствуйте, Аркадий Николаевич.
— Здравствуйте… батюшка.
— Вот мы с вами опять встретились.
За столом чувствовалась некоторая неловкость. И, чтобы сгладить ее, Субачев, улыбнувшись, спросил:
— Ты, батюшка, разве не сбежал с Ширпаком?
Тот строго посмотрел на него.
— Ты, Матвей, молод надо мной смеяться. И бегать от тебя я не собираюсь. — Он повернулся к Данилову. — Аркадий Николаевич, я к вам по делу, поговорить один на один.
— Говорите, — сухо сказал Данилов, — у нас секретов здесь нет.
— Это неважно. Но я хочу с вами поговорить без… легкомысленных людей. — Он выразительно посмотрел на Субачева.
— Ну что ж, — оперся о колени Данилов и встал, — пойдемте в другую комнату, поговорим.
Члены военного совета переглянулись. Когда за Даниловым закрылась дверь, Субачев, не шутя, сказал:
— Как бы этот долгогривый не придушил там нашего Аркадия.
— Да не-ет, поди…
— Что ему, самому жить надоело?
Данилов с попом секретничали долго. Из-за прикрытой двери доносился приглушенный бас священника. Вышли они оттуда оба довольные. Отец Евгений, не прощаясь, направился домой. А Данилова обступили члены военного совета.
— Ну что, исповедовался? — улыбнулся Субачев.
— И о чем он тебе говорил?
— Уж не сватал ли он тебя в певчие?
Данилов махнул рукой.
— Погодите зубоскалить. Он дело говорил.
— Рассказывай.
— Говорит, коль народ за вами пошел, значит, и Бог с вами, ибо где народ, там и Бог. А раз так — берите и меня к себе.
Субачев захохотал:
— На кой леший он нам сдался. С молебнами в бой идти, да?
— За этим он и приходил?
— Погодите, дальше главное-то. Вдруг он спрашивает: «Вам, я слышал, кони нужны». Нужны, говорю, будут, говорит, у вас кони, мужики сами приведут.
На этот раз засмеялся даже Тищенко Иван.
— Морочил он тебе голову полчаса!
4
Отец Евгений родился и вырос в глухой енисейской деревне. Его родитель хотя и был священником, но доходишко от прихожан имел небольшой, поэтому семья в основном жила с такого же надела, как и крестьяне. Поп сам сеял хлеб, держал скотину. К крестьянскому труду с детства привык и Евгений. Вернулся он к нему и после того, как был отчислен из духовной семинарии за непослушание и богохульство. В молодости все были глупыми, говаривал отец Евгений и любил рассказывать, как он однажды взял и приклеил святой деве Марии усы и бороду из конских волос. Вот и отчислили. Корчевал в тайге пни — расширял отцовскую пашню. Идти дальше по духовной части наотрез отказался. Но отец обломал об него двое грабельных черешков, а потом поехал к владыке и все-таки упросил его. Смилостивился тот, взял Евгения обратно в семинарию. После окончания семинарии Евгений долго служил дьячком. И только десять лет назад, когда в Усть-Мосихе умер священник, его назначили сюда.