…Под влиянием услышанного я задумался о судьбе старого дома. Мне было известно, что в июле 1950 года К. Паустовский и Р. Фраерман подали в отдел культпросветработы Рязанского облисполкома заявление, в котором одобряли ходатайство общественности об открытии мемориального музея в доме Пожалостина, владельцами которого они являлись. Но, к сожалению, мемориальных вещей не было: после смерти дочери Пожалостина ее племянница М. П. Леонтьева сдала часть их в Рязанский областной краеведческий музей, а все остальные вещи были или распроданы в Солотче, или вывезены в Ленинград.
Я отправился на розыски этих вещей. Сверх ожидания удалось найти немало.
В доме жителя Солотчи пенсионера Ивана Ивановича Жукова передо мной раскрыли большой железный сундук, выдвинутый из темного угла. Сундук был доверху наполнен старинными книгами, журналами, гравюрами, фотографиями. Мелькали подписи И. П. Пожалостина, дарственные надписи (большинство историка Е. И. Забелина), четыре книги Паустовского и Р. Фраермана, подаренные им дочерям Пожалостина; нашелся даже первоначальный подробный чертеж дома Ивана Петровича.
В соседней комнате я увидел большие гравюры в старинных массивных рамах: «Боярский свадебный пир», «Птицелов» и «Несение креста».
— Эти гравюры из кабинета Ивана Петровича Пожалостина, как и все, что вы видели в железном сундуке, — пояснила Елена Дмитриевна Жукова, дальняя родственница Ивана Петровича.
Елена Дмитриевна рассказала, что в доме жителя Солотчи Валериана Люхина она видела большой портрет Пожалостина, написанный масляными красками.
Я встретился с Люхиным. Он показал мне портрет, две фотографии Ивана Петровича с дарственными надписями и молоточек, которым работал знаменитый гравер. Все эти вещи перешли к Люхину от Александры Ивановны Пожалостиной.
На следующий день я получил копию решения исполнительного комитета Солотчинского поселкового Совета депутатов трудящихся от 9 июня 1964 года «Об открытии Дома-музея И. П. Пожалостина в Солотче». В сущности, это было ходатайство перед Рязанским горисполкомом и областным управлением культуры об открытии музея. Но случилось непредвиденное: в ночь с 5 на 6 января 1970 года сухое бревенчатое здание сгорело до основания, удалось лишь спасти баньку и подсобные помещения.
Пламя пожара превратило в пепел один из ценных памятников культуры. Но жизнь ставит вопрос о возрождении музея из пепла. Построить новый дом в точном соответствии с прежним возможно и необходимо.
Есенин в Солотче
Я снова здесь, в семье родной,
Мой край задумчивый и нежный...
стественно желание узнать о знаменитом поэте как можно больше: где он родился и вырос, с кем встречался и дружил, где бывал — все, все, чтобы понять, что было истоками взлета необыкновенного поэтического дарования.
Не потому ли ежегодно многие тысячи людей посещают родину С. Есенина — село Константиново, сотни есениноведов заняты поисками новых материалов о поэте.
Встречи с людьми, знавшими поэта, и места, где ходил и жил певец «отчих полей», волнуют, как и его стихи, пробуждая в нас лучшие чувства и мысли.
Совсем недавно мне удалось узнать, что Есенин бывал в Солотче, и разыскать друзей его юности.
Летом 1967 года я обнаружил, а затем опубликовал ранее неизвестные пятнадцать писем и открытку юноши Есенина. Он писал их Марии Парменовне Бальзамовой, о которой сообщал своему близкому другу по Спас-Клепиковской учительской школе Г. А. Панфилову в августе 1912 года:
«Дорогой Гриша!
…А я все-таки встречал тургеневских типов. Слушай! (Я сейчас в Москве.) Перед моим отъездом недели за две, за три у нас был праздник престольный. К священнику съехалось много гостей на вечер. Был приглашен и я. Там я встретился с Сардановской Анной (которой я посвятил стихотворение «Зачем зовешь…»). Она познакомила меня со своей подругой (Марией Бальзамовой). Встреча эта на меня также подействовала, потому что после трех дней она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть ее другом. Я согласился. Эта девушка— тургеневская Лиза («Дворянское гнездо») по своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной…»[1]