— Как же так! — возмутился Колемин. — Вместе с другими и ты, отец Макарий, грабил меня, слышал я голос твой хриплый…
— Богохульник! Не оскверняй обители! Вон! — и, следуя направлению перста архимандрита, монахи дружно выбили теперь уже ненужных гостей за ворота монастыря.
Чернец Колемин написал слезную жалобу царю Михаилу Федоровичу:
«…И как я в Солотчинский монастырь приехал и архимандрит Макарей с слугами и с служебники меня и служек Нечайка да Ивашка били и грабили и грабежом взяли монастырских денег сто рублев да лошадь с санми… да служних двое лошадей… И всего, государь, грабежом взяли монастырских и моих и с слуг денег и платья на 100, на 80 и 6 рублей с полтиною.
Вели, государь, мое челобитье и явку записать. Царь, государь, смилуйся».
Отметка на челобитной свидетельствует, что просимая явка была дана, но чем закончилось дело — неизвестно.
Жила братия очень недружно, если не сказать злобно и гадко. Монахи частенько «били челом» святейшим патриархам, описывая жестокость, «роскошь и сребролюбие» неугодных им настоятелей, просили отрешения их от должности.
В ответ на жалобы архимандриты жестоко секли монахов (телесные наказания в монастырях Рязанской епархии были запрещены в конце XVIII века), ограничивали их потребности в самом необходимом. Были случаи, когда монахи покушались на убийство своих настоятелей, буйствовали и т. д. Монаха Иова судил монастырский братский собор (1722 г.) «за неистовое и непорядочное его житие».
А вот челобитная крестьянина села Аграфенина Пустынь Иванова на монахов Никиту и Лаврентия в том, что они, отпев молебен в полном облачении, били его до крови и грозят в будущем тем же.
Другой крестьянин жаловался на монаха Касьяна, который «с женкой Феколкой Гурьевой в незаконном сожитии живет».
Солотчинский монастырь не был участником каких-либо значительных исторических событий и свидетелем общественных потрясений. Над ним не свистели татарские горящие стрелы, с его стен ни разу не ухнула пушка, не пальнуло кремневое ружье. Крестьянская война под предводительством Степана Разина прошла стороной, не задев монастырь. Братия в трепете отсиделась в кельях, а волнения крестьян улеглись на целое столетие.
Но жить становилось опасно: войны, восстания — того и гляди мужик подденет на вилы.
Шел 1688 год. Начиналась бурная петровская эпоха. Новый настоятель архимандрит Игнатий осмотрел монастырские строения и нахмурился: здания и окружавшие монастырь бревенчатые стены и башни пришли в ветхость. В таком монастыре в случае крестьянских волнений покоя не будет. Надо строить каменные стены с бойницами и ходом поверху, новые монастырские здания и хозяйственные сооружения. Тогда монастырь станет неприступной крепостью.
Таков был план Игнатия.
«Бьют челом богомольцы твои… архимандрит Игнатий з братьею, — писал он великой княжне Софье Алексеевне. — Строения монастыря оветшали и развалились, потому ж и разное облачение за древностью многих лет истлело… Иконы позолотить… за монастырской скудостью нечем. Государыня, смилуйся, пожалуй…»
Какова же была эта «монастырская скудость»?
Под властью Солотчинского монастыря в то время находилось более 40 сел и деревень, свыше 12 тысяч десятин луговой и пахотной земли, 35 тысяч десятин леса, рыбные ловли и другие угодья. Монастырь имел в двух своих садах 6 тысяч ульев, на скотных дворах — до 80 голов рогатого скота, множество овец и свиней. Кроме того, немало скота содержалось в других монастырских дворах — в Новоселках, Бильдине, Преображенском, Архангельском, Романове.
По решению «братского совета» крестьяне, кроме денежного оброка, ежегодно поставляли монастырю все, что имелось в их хозяйствах: мясо, домашнюю птицу, яйца (от 6 до 8 тысяч), масло коровье (до 17 пудов), грибы разные (до 40 пудов), шерсть (от 8 до 16 пудов), дрова (не менее 84 саженей), лучину (до 60 возов), телеги, сани, хомуты, веревки…
К праздникам с крестьян собирали так называемое «праздничное», исчислявшееся, например, такими внушительными цифрами: туш говяжьих — 22, поросят — 44, баранов — 39, яиц — 2200, гусей — 33, уток — 11, кур — 34, меду — 140 пудов. И все это шло на 50 человек братии, которых в монастыре обслуживали до 40 слуг и мастеровых, проживавших на годовом жалованье в основном в Солотче! В селах и деревнях монастырь имел своих приказчиков и целовальников, собиравших подати и выполнявших также судебно-полицейские функции, а в Рязани и Москве — чиновников по судебным делам.
Куда же девалась такая прорва всякой снеди? Конечно, монахи ели и пили всласть, но запасов было с избытком и часть их отправляли «в почесть» — в подарок высокопоставленным лицам, от которых зависело решение всяких просьб и тяжб.