Еще в годы Неверова при «воспитательном» отделе родились и подросли по инициативе самих соловчан ряд секций, из которых одной из главных тогда была театрально-художественная. О ней особенно пространно и документально вспоминает Б. Ширяев, принимавший в ней добровольное и активное участие с 1924 по 1927 год (стр. с 57 по 107).
Театр на Соловках зародился в 1924 году по инициативе захудалого провинциального артиста, тощего и длинного Сергея Арманова. Вначале подобранные им артисты днем где-то «мантулили» в кремле, зарабатывая пайку, а вечерами репетировали и играли. Да и репертуар был не ахти какой: что-нибудь из Чехова («Медведь», например), для политики — про «фашиста»-нефтяника Детерлинга, для уголовников — хор сибирских бродяг, для разношерстных зрителей — начальства, солдатни, интеллигенции — кавказские танцы, цыганские романсы, балалаечный виртуоз. С привозом известного на юге провинциального комика старика Макара Семеновича Борина, театр по настоящему стал, на ноги. Под него отдали и отделали бывшую монастырскую трапезную на 700–800 мест (но не на 1500, как размахнулся Ширяев).
Театр тут просуществовал почти до ликвидации лагеря, а с передачей острова военно-морской школе, в нем устроили спортивный зал для курсантов (Богуславский). Первой постановкой Борина был «Лес» Островского. Прикрепленный к театру и освобожденный от других работ, Борин, «действуя тихой сапой», (Ширяев) добился такого же положения сначала для ведущих актеров, потом для десятка рядовых: прикрепил к театру портного, парикмахера, бутафора, плотников.
«Через год после „Леса“, в изящно отделанном по эскизам художника Н. Качалина театре — рассказывает Ширяев — Борин дал перед Разгрузочной комиссией во главе с самим Глебом Бокийем, парадный спектакль. Ставили „Бориса Годунова“ Пушкина, в костюмах, сшитых из нераскраденных пока запасов парчи монастырской ризницы. Потом в этих костюмах — продолжает Ширяев — играли „Царь Федор Иванович“, „Девичий переполох“ и „Василису Мелентьевну“. Даже поставили оперетку „Тайны гарема“, при чем танец негритят исполняли… дети командиров соловецкого полка, обученные артистом балета Шелковниковым. Шли „Дети Ванюшина“, „На дне“, „Коварство и любовь“, „Потоп“, „Сверчок на печи“, „Заговор императрицы“ А. Толстого, переводная комедия „Три вора“, переработанный „Идиот“ Достоевского и, как принудительный ассортимент — „Поджигатели“ Луначарского, „Рабочая слободка“ Е. Карпова, „Мандат“ от Мейерхольда. О грубой агитке… на Соловках не было и помину. Играли даже запрещенные в стране пьесы, такие, как „Псиша“, „Старый закал“, „Калужская старина“, „Сатана“».
«Попов и генералов все равно не сагитируешь, а гнилую шпану и агитировать не стоит! — изрек, разрешая их Эйхманс, выражая, очевидно, взгляды коллегии ОПТУ на Соловки, как на свалку недобитых…» — заключает Ширяев.
Перечисленные Ширяевым пьесы никак не согласуются с тем репертуаром, который напрашивается из строчек Солженицына о соловецком театре (стр. 38):
«На артистах костюмы, сшитые из церковных риз… „Рельсы гудят“. Фокстротирующие изломанные пары на сцене (гибнущий Запад) — и победная красная кузница, нарисованная на заднике (мы)».
Еще более резкую отповедь театру, опять-таки и тут лишь общими фразами, дает тоже, как и Ширяев, офицер и монархист Клингер (стр. 184, 185):
«…К принудительному труду в культпросвете (так он называет театр. М. Р.) насильно привлекаются художественные силы… Эти подневольные культурные работники в правах и обязанностях ничем не отличаются от помещичьих трупп эпохи крепостного права. Их заставляют выступать в пошлых агитационных спектаклях и концертах, лубках и пьесах, идеализирующих советскую власть и лагерную жизнь. Нашлись среди актеров и подхалимы, „зарабатывающие“ расположение к себе администрации эксплоатаций труда и таланта других артистов, вынужденных под угрозой репрессий развлекать чекистов подлинной игрой и смехом сквозь слезы. Таковы, например, артист драмы Борин, человек не без театральный способностей, но нравственно павший, пьяница и плут, и некий Арманов. шарлатан и полнейшая бездарность, что, однако, не мешает ему выдавать себя за артиста театра Корша… В прошлых балаганах „ХЛАМа“ (так называлась труппа М. Р.) вынужден был участвовать даже известный Карпов, бывший режиссер Александрийского театра. (Думаю, что Клингер спутал Карпова с Красовским. Ширяев не упоминает о нем, а он знал всех, тем более известных. М. Р.)… Кривляние, клоунские выходки на сцене ненормально бодрящихся, загнанных и голодных каэров производят жалкое впечатление. Громадное большинство интеллигентов не посещает спектаклей и концертов. Спектакли, концерты и лекции… расчитанные развлекать соловецких помпадуров, бывают платные и бесплатные. На платных ставятся глупые, часто непристойные фарсы, и тогда зал переполнен администрацией и спекулянтами. На бесплатные спектакли чекисты набивают бывшую ризницу (ошибается: трапезную. М. Р.) заключенными, заставляя их выслушивать чушь коммунистических кликуш…»