«Подавляющее большинство островитян — уголовные, а „политические“ — это контрреволюционеры эмоционального типа, „монархисты“, те, кого до революции именовали „черной сотней“. Есть в их среде сторонники террора, „экономические шпионы“, „вредители“, вообще „худая трава“, которую „из поля вон“ выбрасывает справедливая рука истории… Партийных людей, за исключением наказанных коммунистов, на острове нет, эсеры, меньшевики переведены куда-то… В верхнем этаже (женского) общежития, должно быть, сосредоточены женщины, работающие „по линии культуры“: в театре, музее. Мне сказали, что большинство их контрреволюционерки, есть и осужденные за шпионаж… На торфе работает немало женщин в серых халатах, они же неподалеку ворошат сено, но одетые „в свое“… Людей, которые, отбыв срок, остались на острове и влюбленные в свое дело, работают „за совесть“, я видел несколько… Гордость своим трудом чувствуется у заведующего кожевенным заводом: он бывший заключенный… Заведующий Пушхозом тоже бывший заключенный и тоже „схвачен делом за сердце“. Зверей своих трогательно любит… Сумел приручить даже лису… Особенно значительным показался мне заведующий сельским хозяйством и опытной станцией. Он уверен, что Соловки могут жить своим хлебом… Говорит: нет плохой земли, есть плохие агрономы (Читал, значит, речь Сталина: „Нет плохих заводов, есть плохие руководители“. М. Р.). Переписывается с профессором Палладиным и Н. И. Вавиловым. Разводит огурцы, выращивает розы, изучает вредителей растений. Показал конский завод, стадо отличных коров. Первый раз видел я конюшни и коровник, содержимые в такой чистоте… Ленинградская молочная ферма гораздо грязнее… Похвалили мне заведующего конским заводом, бывшего офицера Колчака. Показывая лошадей, он о каждой говорит так подробно и напористо, точно хотел добиться, чтобы лошадь поблагодарила за то, что она такова… Молочным хозяйством заведует старый священник, кажется, протоиерей… На бородатом лице его сосредоточенно светятся под серыми бровями глаза человека, который явно остановился где-то очень далеко от людей и едва видит их такими, как они есть… Он живет тут же, рядом с лабораторией, в маленькой комнатке; в ней много икон, горит лампада, на столе — несколько церковных старопечатных книг, а у стола — постель; в общем это — типичная келья монаха. „Знающий человек, хорошо работает“ — говорят мне».
Вот и все, что Горький рассказал о каэрах, объединив их всех в «черную сотню». О том, как и чем живут не только «черная сотня», но и все остальные заключенные от Горького мы не узнали. Он даже не обмолвился о самом главой: о пище, о работе, о лесе, не говоря уже о лагерном режиме. То, что больше всего в конце прошлого века интересовало Чехова и Дорошевича на Сахалине, а еще раньше американского журналиста Джорджа Кеннана в сибирских тюрьмах и на каторге — о том про Соловки Горький и не заикнулся. Когда те сами пробовали из котлов пишу и хлеб и, описывая быт арестантов не боялись и не скрывали многих отрицательных и порою даже возмутительных сторон сахалинской каторги и совсем не восторгались окружающей остроги природой, Горький (а за ним вскоре и Пришвин) пользуется всяким поводом подменить очерк о Соловецком концлагере описанием природных красот острова, даже с высоты маяка над Секиркой. Стоны оттуда, из штрафизолятора, до него не дошли, но сердце Горького готово выскочить от расстилающейся внизу прекрасной панорамы озер и лесов. О природе Соловков не хуже Горького писал и Василий Немирович-Данченко в 1875 году, но он вникал в жизнь монастыря, монахов, богомольцев, трудников, отмечая отрицательное и похвальное. У Горького и природа прекрасна, и концлагеря на Соловках как будто и нет. Читаешь и чувствуешь, как Горькому до горечи не хотелось касаться нутра советских Соловков, как он старался свалить с себя моральную ответственность за свою ложь, оговариваясь: «слышал… мне сказали… говорили», или отвлекая читателя от настоящего в давнее прошлое монастыря, о чем будет речь дальше. Сейчас же, пока свежа память читателя, дадим некоторые пояснения к только что приведенным выпискам из очерка.
1. Об эсерах и меньшевиках. Бедный, не сведущий Горький. Не слыхал и не знал, что их в 1925 году развезли с острова по политизоляторам, о чем ему мог подробно рассказать каждый москвич, а тем более — первая жена Горького — уполномоченная Красного Креста. А про «эмоционального типа контрреволюционеров» — тут даже и не знаешь, что возразить, так это все для нас, соловчан, звучит наивно, фальшиво, тупо, просто — подло!