Захотел он к зэкам примкнуть. Встал в задний ряд колонны, да его зэки погнали: «Этой чести ещё надо заслужить!» Тут он им речь произнёс: «Братцы! (Во как заговорил!) Да вы же невинные люди! Почему же вы терпите эти мучения? А ну хватай конвоиров! Разоружай охрану, братцы! И пошлём письмо нашему вождю, он нам поможет!» Тут охрана набежала, командует колонне: «Кругом! Шагом марш под расстрел!» Он с ними пошёл. Всех постреляли, а его не тронули, хоть и рвался он под пули встать.
Начал он тогда повсюду ходить и такое говорить, что повторить никто не решится, бегут все от него сломя голову, уши пальцами затыкают, знают, что за это полагается. В старину-то проще было — тогда важным арестантам рот завязывали: клали поперёк рта палочку с тесёмочками и тесёмочки на шее завязывали. Во время еды ту палочку изо рта вынимали, а сказанные преступником поносные слова записывали на бумажку и бумажку ту отсылали в Тайную канцелярию. Ну а теперь проще дело — полная свобода слова по новой конституции, говори что хочешь, только слушать не дают…
Некому ему всю правду-матку высказать, вот и выбрал он бел-горюч камень, под ним ямку выкопал, туда всё высказал, ямку зарыл и камнем завалил. А какой это камень — пойди найди, много всяких камней на острове. Вот когда камень в будущем времени найдут, отвалят, вырастет из той ямки звонколистая осина и прозвенит своими листочками правду на весь мир…
Так и мыкается он, неприкаянный, по всем островам соловецким, Вечного Жида вроде, Агасфера, смерти ищет, а смерть его не берёт, все кругом мучаются, а ему мучаться не дают. Страшнее ада это — в земном аду находиться ни мучеником, ни мучителем. Уж чего бы проще смерть найти в сём смертном месте, куда людей на измор свезли, помереть здесь в любую минуту что чихнуть, а ему — нет. Уж он на всё пускался — во все запретные места шёл, под проволоку лазил, на стену кремлёвскую карабкался — не стреляют его. Когда очень уж надоест — возьмут под микитки и в сторону отнесут. Уж он и вешаться примерялся — верёвки не нашёл. Топиться хотел — вода перед ним расступается. В море кидался — не берёт его море, аки кал на берег выносит…
Так и бродит по острову карлик-малютка, в коем вся злоба земная, комочком злобы катится, кого комочек заденет — тому беда. Уж он и облик человечий потерял — человек ли он, призрак ли, нечисть ли какая незнаемая — никто не поймёт, какой он сущности. Появляется там и тут, и везде зло приносит. То долго не кажется, думают — сгиб червяк злобный, ан нет, снова появился. Так всё время и доселе…
Да вот не он ли там прикатился? Так и есть — его злоба до нас дошла. Ну вот и сказке развязка — не иначе за мной солдаты с ружьями. Хорошо здесь дело поставлено: не успел рта раскрыть, как уже добрый человек, длинные уши, настучал. Да какая тебе корысть, проклятый, доказчику ведь первый кнут! А я ещё, даст Бог, вывернусь! Ну пошли, солдатики-братики, соловей-соловей, пташечка!
ОБРЕТЕНИЕ ЧЕСТНАГО ОБРАЗА ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ
Продолжается соловецкое чудотворство.
Да уж больно далеко оно зашло: всем подряд стали видения видеться, и не одним узникам, а и охранникам. Что ни день, то новое чудо: то одного старца увидят, то двух, обходящих стены соловецкие, то крест вспыхнет над поверженным куполом. До того дело дошло, что иные солдатики бедные на пост стали бояться идти — боятся, что примерещится. Помните пальбу средь ночи? Так вот. Поставили одного молодого бойца на пост на стену. Пока ночи были белые, стояли они без боязни, а тут пошла среди охраны пугающая молва, что является на том посту Чёрный Старец. Я-то по скудоумию своему полагаю, что тот Старец не кто иной, как авва Герман. Он основание монастыря понудил, святого Зосиму привёл, с него началось, его дух сейчас тоскует. Чудес много с тем таинственным призраком, но что является он, никто не отрицает, я и сам сподобился, рассказывал (а писатель опять усмехается!). Так вот. Стоит тот молодой боец на посту, а стемнело. Товарищи-то решили над ним почудить, говорят ему: смотри, сегодня в полночь тебе Старец явится. Парень стоит ни жив ни мёртв. Чтоб поспокойнее было, дослал патрон, поставил ружьё на боевой взвод. Подходит полуночен час. Парень дрожит что осинов лист, заряженную винтовку в руках держит. Вдруг слышит — в отдалении хрустят шаги, и приближается к нему некто чёрный. Парню надо бы окликнуть как положено: «Стой! Кто идёт?», да от велего страху язык к гортани прилип. Призрак прямо на него движется. Парень, уже ничего не соображая, винтовку вскинул и пальнул в призрак. Завопил кто-то дурным голосом и рухнул. Парень, ничего не помня, давай палить куда попало, пока всю обойму не извёл, потом кинул винтовку, на пол сел и лицо руками закрыл. В караулке боевая тревога, все в ружьё, бегут на выручку — не иначе нападение какое или побег. Прибегают на пост, находят парня в полоумии, а невдалеке лежит убитый им начальник караула. Начальник-то обход делал, посты проверял, а этот дурачок в него пальнул. Вот что бывает со страху.