Я позвонила в колокол, висевший у двери. И внутренне вся сжалась. Сейчас я, наконец-то, встречусь с теми, кого так боялась Сибил. Странно, до этого момента я не чувствовала в себе страха перед ее родней, но сейчас меня охватила дрожь. Тяжелая дверь медленно открылась. На пороге стояла девушка с бесстрастным грубым лицом.
— Здравствуйте, я Найтингейл Сноу, племянница мисс Уилоуби.
Служанка молчала и все стояла в дверях, не пропуская меня.
— Мы с Сибил приглашены к мистеру и миссис Тернер к двум часам, — продолжила я.
— Я проведу вас в гостиную, — наконец, сказала она таким же грубым, как все в ней, голосом.
Мы прошли по темному коридору вглубь дома. Мимо меня мелькали бледневшие в темноте закрытые двери. Около самой дальней мы остановились. Служанка достала из кармана фартука внушительную связку отполированных до блеска ключей и, быстро найдя нужный, отперла дверь. Она подтолкнула меня вперед и со словами: "Ждите!", — хлопнула дверью. Я услышала, как повернулся в замке ключ.
Бросившись к двери, я уже хотела колотить ее. Но вдруг подумала, что веду себя глупо. Не запрут же они меня здесь, как в тюрьме. Очевидно, что в этом доме так принято встречать гостей. Успокоив себя этой мыслью, я села на стул у окна и принялась осматривать скудную обстановку комнаты. Единственное, что привлекло мое внимание — это висевший над диваном крест.
Когда в замке повернулся ключ, я встала со стула и обернулась к двери, нервно прижав к груди, словно рыцарский щит, потрепанный томик Библии. Вошел мужчина. В нем не было ничего чудовищного и отвратительного, хотя при виде его хотелось ужаться до размеров улитки. Худой с непропорционально длинными, как у цапли, ногами, с прыщеватым лицом и тонкой шеей, Руфус Пешенс держался так надменно и строго, что его осанке позавидовал бы сам Папа Римский.
Он грозно и недоверчиво оглядел меня с ног до головы, задержавшись взглядом на нервно стиснутой в руках книге. Затем, вдруг, согнулся и приблизил свое лицо к моему. Глаза, поблескивающие из-под щетинистых бровей, вонзились в меня.
— Вы, никчемные сироты, лишь обременительный груз на шеях добросердечных опекунов, — констатировал мужчина. — Вместо того чтобы висеть балластом, вы должны трудиться на благо общества в приютах и монастырях.
— Да, сэр, — пробормотала я.
— Но мы, впрочем, как и ваша благодетельница, слишком мягкосердны, чем искусно пользуются черные души, погрязшие во лжи и притворстве.
Я с ужасом подумала, что ему все стало известно и бедная Сибил теперь будет наказана.
— Но Господь всевидящ! — тем временем продолжал мужчина. — Он знает, сколько труда стоит нам взрастить грешную уже в рождении душу. Наш первостепенный долг — воспитать ее в терпении и самоотречении, отбить у нее все тщеславные стремления, умертвить любое вожделение плоти в полном аскетизме и ежедневном покаянии, чтобы черная душа, своим смердящим дыханием не оскверняла рабов божьих. Сибил Рид могла бы стать одной из смиренных овец господних, но изгнана из верного стада. В то время, когда все дети чисты и невинны, словно непогрешимые ангелы, и дьявол еще не отметил их своим прикосновением, эта прескверная девочка приняла на душу самый страшный грех. И поплатилась своей бессмертной душой. Моя миссия — попытаться облегчить для нее, если это возможно, адовы мучения.
Его страстная речь резко оборвалась. И в тишине неожиданно громко прозвучал мой судорожный вздох. Все это время я стояла, затаив дыхание и боясь пошевелиться под давящим взглядом этого человека, опасаясь, что если я сделаю хоть малейшее движение, то меня в тот же миг пронзит испепеляющая молния.
— Но я вижу, в тебе есть похвальное стремление к богу.
— Да, сэр, — я едва кивнула.
— И ты добропорядочная христианка?
— Да, сэр.
— Замечательно. Скажи, ты каждый день ходишь в церковь?
— Да, сэр.
— И каждый день проходишь таинство исповеди?
— Да, сэр, — в очередной раз произнесла я, не поднимая глаз, так как остерегалась, что он прочтет в них, все те, отнюдь не добродетельные вещи, что я о нем думала в этот момент.