А лошади уже совсем рядом. Я чувствую, как дрожит земля. Физически ощущаю страх кучера. Вижу, как из окна экипажа торчит что-то белое. Это смерть пришла за Сибил! Нацепила свой жуткий белый балахон. И радуется предстоящей поживе. Нет! Я не знаю — кричу я или слова несутся, словно эти дикие лошади, у меня в голове. Но вокруг неожиданно стало до удушья тихо. Только что-то глухо стучит, сначала неистово, как стук копыт по мостовой, а потом все медленнее и размереннее. И сквозь этот размеренный стук прорезается крик:
— Прочь с дороги, дура! Убира-а-айся….
Зачем кричать? Она не слышит! Не понимает!
И тут я побежала. Точнее, я знала, что побежала. Но тогда мне казалось, я сделала только медленный шаг, потом еще один, и еще. Шаги были тяжелые, неуклюжие. И в самый последний миг, в то мгновение, когда лошади опалили ее своим горячим дыханием, я схватила за темные волосы и рванула так, что боль пронзила мою руку. Тело девочки оторвалось от земли и, словно куль с мукой, шлепнулось недалеко от ворот. Я тоже отлетела и осталась лежать. Ноги уже не повиновались мне. Дыхание сперло. Я издала хриплый стон. И провалилась в забытье.
Очнулась почти сразу же. Вывихнутая рука нестерпимо болела. Я села и прижала ее к груди. К лежавшей Сибил бежали люди. Я узнала миссис Тернер с перекошенным лицом и мистера Ливингтона. Они склонились над девочкой. Я услышала, что произношу слова молитвы. Доктор кивнул, и миссис Тернер облегченно выдохнула. Я поняла — Сибил жива. В этот миг я увидела кучера, который, ковыляя, бежал к ним. Он яростно размахивал руками, орал и из глаз его катились слезы. Он не обращал на них внимания.
Значит, лошадей остановили. Я осмотрелась и увидела экипаж. Он лежал перевернутый недалеко от школы. Скорее всего, колеса попали в яму и, потеряв равновесие, он перевернулся. Лошади не смогли тащить, и, волей не волей, прекратили свой сумасшедший бег.
Только тут я увидела, что от экипажа в мою сторону спешно идет светловолосый мальчик. Его волосы были настолько светлыми, что цвет их можно было принять за белый. Это его голову, высунувшуюся из окна повозки, я приняла за Смерть в белом балахоне. Видимо, пережитый шок подействовал на меня как-то странно, потому как мне стало ужасно смешно от этой мысли. И нестерпимо захотелось хихикать. Похоже, именно это я и начала делать, так как подошедший ко мне мальчик с отвращением посмотрел на меня.
— Ты что, блажная?
Он встал передо мной и сложил на груди руки, как делают взрослые. Сейчас он усердно копировал это движение. На вид ему было лет пятнадцать — шестнадцать, но в его удлиненных миндалевидных глазах не было ничего детского. Они были черными. Таких я никогда не видела. И глядели дерзко и надменно. Его лицо не обладало ребячьей привлекательностью и непосредственностью. Оно было высокомерным, с отпечатком самодовольства и спеси.
— Это твои лошади блажные, понял! — крикнула я со злостью, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Вид этого мальчика и его слова сильно задели меня. Как он смеет так спокойно и надменно стоять тут, когда его лошади чуть не убили Сибил, а я сижу перед ним с вывихнутой рукой и с ног до головы покрытая пылью!
— Только настоящая сумасшедшая могла по собственной воле броситься под копыта несущимся лошадям.
— А что, по-твоему, надо было стоять и смотреть, как лошади топчут мою подругу? — горячо воскликнула я. Он смерил меня уничижительным взглядом и холодно произнес:
— Если человек настолько глуп, что не уходит с дороги обезумевшей твари, то недостоин даже мысли о спасении.
— Она не глупа! Это ты глуп, если так думаешь, — я чувствовала, что теряю контроль над собой, но мне было все равно. После всего пережитого, моя перепалка с этим мальчиком казалась совсем незначительным событием. — Она испугалась! Любой бы испугался, когда прямо на тебя несутся озверевшие лошади.
— Но ведь ты не испугалась, — мне почудилось, что он даже обвинил меня в этом. — Я видел, как ты командовала всем бежать назад. И все побежали к воротам. И ты побежала. А эта полоумная дура осталась стоять.
— Не смей называть ее так! — вскричала я.
— Я буду называть ее так, как хочу, — отрезал он. — Она дура! И ты дура, раз бросилась за ней. Это была бы никчемная смерть!
— Но ведь все живы!
— И что теперь? Будешь петушиться, как бойцовский петух?