Когда я пришла в Сильвер-Белл, тетя и Финифет уже поджидали меня, и мне пришлось подробно рассказывать и про Равен-Хаус, и про чаепитие. В паузах, которые я делала, чтобы вспомнить детали, Финифет лаконично выражала свое мнение:
- Ах ты, ирод!....Вот ведь хрыч лысый!...
- И никакой он не лысый.
- Да знаю я! Но будь моя воля, он бы точно облысел! Уж тремя волосинками от меня не отделался бы, - и она сердито грозила кулаком вазе с пионами.
Это было в пятницу. А в субботу взбесившиеся кони чуть не задавили Сибил.
Был жаркий день. Пряный аромат цветов наполнял улицу, просачиваясь в дома. Уже с мая месяца, когда зацвела дикая роза, нас повсюду преследовали неугомонные пчелы. Они роились на улице, залетая в дома, садясь на сахарное печенье и увязая в пиалах с вареньем. Первое время мы размахивали руками, отпугивая их, но потом привыкли к бесконечному жужжанию и не стали обращать внимания.
В тот день миссис Тернер не стала меня задерживать и разрешила уйти вместе с девочками. Мы вышли последними, и увидели, что у дороги все еще стоят, ожидая своей повозки, Грейс и Бил. Каждый день за ними приезжала скрипучая телега, принадлежавшая их отцу. Грейс называла ее "экипажем" и сердилась, когда братья Бредли насмехались над ней. Мы остановились, чтобы попрощаться с ними. Вдруг глаза Грейс расширились, и она указала пальцем куда-то позади нас.
- Это же из замка! - ошеломленно выдохнула она.
Мы все разом обернулись, чтобы посмотреть, что так удивило девочку. Далеко в конце переулка ехал крытый экипаж, запряженный парой гнедых лошадей. Они грациозно бежали легкой рысью, звонко чеканя подковами по булыжной мостовой. Такой феномен не часто являлся жителям Гарден-Роуза, и народ высыпал на улицу, поглазеть на редкое зрелище. Экипаж уже проехал половину пути до нас, как произошло неожиданное.
Одна из лошадей вдруг резко мотнула головой, и, сбившись, повела в сторону. Кучер окриком и хлыстом выправил ее. Но уже через пару секунд лошадь начала безудержно мотать головой, издавая дикое ржание. Затем, в каком-то безумном порыве яростно вскинув копыта и отчаянно, словно испытывая острую боль, заржав, рванула вперед.
Дальше все произошло стремительно и заняло каких-то несколько минут, но мне казалось, что все движения замедлились, и действие растянулось на многие часы.
Две неистовых лошади неудержимо мчались на нас, таща за собой тяжелый экипаж. Одна - остервенело мотая головой. Другая - испуганно тараща выпученные глазищи. И над их головами вставший во весь рост шалый кучер: рука с хлыстом поднята и откинута назад для замаха, перекошенный ужасом рот, и напряженная фигура, застывшая в бессильном ожидании неминуемой катастрофы. В моей памяти он недвижим, словно неживая деталь картины. Мой взгляд остановился на тонкой коже хлыста, рассекавшей воздух. И вдруг сильный порыв ветра вырвал хлыст из стиснутых пальцев. Он со свистом пронесся над онемевшими людьми и с глухим стуком упал на мостовую. И тогда у меня в мозгу что-то щелкнуло. И я закричала:
- Назад! Назад! Бегите к воротам!....
Всего в нескольких шагах от нас школьные ворота. Я рванула к ним. Но, казалось, бежала долго, целую вечность. Передо мной мелькнуло голубое пятно. Это платье Виолетты. Потом заметила мальчика. И вдруг представила его зубы, длинные и кривые... А вот Грейс. Она уже в воротах. Обхватила руками столб и пронзительно завизжала, словно коту на хвост наступили. Сибил нет... Я обернулась. И мой собственный крик оглушил меня. Она осталась на дороге. Темные волосы выбились из ленты, и ветер хлестал их по лицу. Большущие, как блюдца, глаза уставились в никуда.
А лошади были уже совсем рядом. Я чувствала, как дрожит земля. Физически ощущала страх кучера. Внезапно в окне экипажа появилось что-то белое. "Это Смерть!" - мелькнуло у меня в голове. Смерть нацепила свой жуткий белый балахон. И радуется предстоящей поживе. Нет, она не получит жертвы! Я не знаю - кричала я или слова неслись, словно эти дикие лошади, у меня в голове. Но вокруг неожиданно стало до удушья тихо. Только что-то глухо стучало, сначала неистово, как стук копыт по мостовой, а потом все медленнее и размереннее. И сквозь этот размеренный стук прорезался крик:
- Прочь с дороги, дура! Убира-а-айся....
Зачем кричать? Она не слышит! Не понимает!
И тут я побежала. Точнее, я знала, что побежала. Но тогда мне казалось, я сделала только медленный шаг, потом еще один и еще. Шаги были тяжелые, неуклюжие. И в самую последнюю секунду, в тот миг, когда лошади опалили нас горячим дыханием, я схватила за темные волосы и рванула так, что боль пронзила мою руку. Тело Сибил оторвалось от земли и, словно куль с мукой, шлепнулось недалеко от ворот. Я тоже отлетела и осталась лежать. Ноги уже не повиновались мне. В груди давило. Я издала хриплый стон. И провалилась в забытье.
Очнулась почти сразу же. Вывихнутая рука нестерпимо болела. Я села и прижала ее к груди. К лежавшей Сибил бежали люди. Я узнала миссис Тернер с перекошенным лицом и мистера Ливингтона. Они склонились над девочкой. Я услышала, что произношу слова молитвы. Доктор кивнул, и миссис Тернер облегченно выдохнула. Я поняла - Сибил жива. В этот миг я увидела кучера, который, ковыляя, бежал к ним. Он яростно размахивал руками, орал и из глаз его катились слезы. Он не обращал на них внимания.
Значит, лошадей остановили. Я осмотрелась и увидела экипаж. Он лежал перевернутый недалеко от школы. Скорее всего, колеса попали в яму и, потеряв равновесие, он упал. Лошади не смогли тащить, и, волей не волей, прекратили свой сумасшедший бег.
Только тут я увидела, что от экипажа в мою сторону спешно идет светловолосый мальчик. Его волосы были настолько светлыми, что цвет их можно было принять за белый. Это его голову, высунувшуюся из окна экипажа, я приняла за Смерть в белом балахоне. Видимо, пережитый шок подействовал на меня как-то странно, потому как мне стало ужасно смешно от этой мысли. И нестерпимо захотелось хихикать. Похоже, именно это я и начала делать, так как подошедший ко мне мальчик с отвращением посмотрел на меня.
- Ты что, блажная?
Он встал передо мной и сложил на груди руки. На вид ему было лет шестнадцать, но, несмотря на юный возраст, в нем не было ни капли мальчишеского легкомыслия. В его удлиненных миндалевидных глазах не осталось ничего ребячливого. Они глядели дерзко и надменно. И были черными. Таких я никогда не видела.. Лицо его было подстать глазам - высокомерное, с отпечатком самодовольства и спеси.
- Это твои лошади блажные! - крикнула я со злостью, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Спесивый вид этого мальчика и его слова сильно задели меня. Как он смеет так спокойно и надменно стоять тут, когда его лошади чуть не убили Сибил, а я сижу перед ним с вывихнутой рукой и с ног до головы покрытая пылью!
- Только настоящая сумасшедшая могла по собственной воле броситься под копыта несущимся лошадям.
- А что, по-твоему, надо было стоять и смотреть, как гибнет моя подруга?! - горячо воскликнула я. Он смерил меня уничижительным взглядом и холодно произнес:
- Если человек настолько глуп, что не уходит с дороги обезумевшей твари, из-за него не стоит рисковать!
- Она не глупа! Это ты глуп, если так думаешь, - я чувствовала, что теряю контроль над собой, но мне было все равно. После всего пережитого, моя перепалка с этим мальчишкой казалась совсем незначительным событием. - Она испугалась! Любой бы испугался!
- Но ведь ты не испугалась, - мне почудилось, что он даже обвинил меня в этом. - Я видел, как ты командовала всем бежать назад. И все побежали к воротам. И ты побежала. А эта полоумная осталась стоять.
- Не смей называть ее так! - вскричала я.
- Я буду называть ее так, как хочу, - отрезал он. - Она дура! И ты дура, раз бросилась за ней. Это была бы никчемная смерть!
- Но ведь все живы!
- И что теперь? Будешь петушиться, как бойцовский петух?
- Я спасла жизнь, идиот! - со злостью крикнула я и вскочила с земли, не заметив, как болью отозвалась вывихнутая рука. Здоровой рукой наотмашь ударила его по лицу, почти с восторгом наблюдая, как кривится надменная ухмылка, и заносчивое выражение лица сменяется недоумением. На бледной щеке расползлось красное пятно от моей ладони. Его черные глаза угрожающе сузились и полыхнули ненавистью, как два вспыхнувших угля.