Маша кивнула, внутренне содрогаясь.
- А мы сегодня три часа слушали про тонкости уголовного судопроизводства. Бррр. Что люди с людьми порою делают, да как потом выкручиваются - уму непостижимо. А потом была еще сдвоенная лекция по истории вероисповеданий. Хочешь яблоко?
Он достал из портфеля два яблока, красное и зеленое. Маша выбрала красное. Они сели на скамейку в сквере, захрустели. Яблоко оказалось очень сочным.
- Пойдем сейчас в синематограф? - спросил Валентин, не глядя на неё. - В "Эдиссоне" крутят "Эсмеральду", а в "Кристал-Паласе" - "Тысячу и одну ночь".
- Про Шехерезаду?
- Ага. Корней ходил с дамой своей, говорит, там очень много пляшут. Сидит мужик, обедает, тут к нему в дом заходит царица, они выходят на улицу и вместе начинают танцевать. Приходят служанки и тоже в пляс. Появляются разбойники и долго танцуют по пещере... Слушай, давай мы это не будем смотреть, забудь про "Кристал-Палас", пойдем на "Эсмеральду"?
Маша рассмеялась. Ей было с Валентином легко и весело, совсем наоборот, чем то, как она себя ощущала в присутствии... того, другого.
- Пойдем лучше в музей, - сказала она неожиданно для самой себя. - Ты же сегодня слушал про историю вероисповеданий. Вот и посмотришь на древнеегипетские артефакты.
- Я хотел, - кивнул Валентин. - Билетов на сегодня нет, все раскуплены.
- У меня пропуск есть , - сказала Маша.
Валентин очень обрадовался, размахивая руками, стал пересказывать ей кусочки лекции - про Книгу Мёртвых, про суд Осириса, про ужасную богиню Амму-Пожирательницу с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила.
- А кого она пожирала? - спросила Маша участливо. Уж очень страшное рисовалось чудовище.
- Души тех, кому выносили обвинительный приговор на суде Осириса, - сказал Валентин и бросил огрызком в большую ворону, боком подбиравшуюся к их скамейке, как будто она тоже хотела послушать про египтян. - Вот это я понимаю - жесткая и эффективная судебная система! Ни тюрем, ни каторги. И боги сыты... И овцы целы.
Слежавшийся, почерневший за зиму снег таял вокруг них так быстро, что слышалось журчание ручейков воды под сугробами. Звук был звонкий, радостный. Воробьи и синицы щебетали вокруг громко, возбужденно, как будто тоже были счастливы.
Ворона каркнула трижды и поднялась в воздух, взлетела над Санкт-Петербургом, просыпавшимся в свою новую весну.
В музее они почти сразу наткнулись на Веру - закусив губу от усердия, она перерисовывала в блокнот значки с папируса, растянутого под стеклом неподалеку от входа в зал.
Она им очень обрадовалась, поцеловала Машу, кивнула Валентину. Повела их по выставке, как заправский гид - как она успела за один день столько всего узнать? Валентин тоже многое запомнил из своей сегодняшней лекции, они с Верой переговаривались про тексты пирамид, и Око Уджат, и про семь оболочек человека, и про Первые врата Дома Озириса.
Маша их скоро и слушать перестала, отошла, ей хотелось самой всё рассмотреть, узнать, может быть даже - она огляделась украдкой - пощупать. Везде висели таблички "Руками не трогать" на трех языках. На Машу никто не смотрел, и она приложила руку к каменной ступне саркофага, застыла, пытаясь представить, как тысячелетия проходят под её пальцами. А открыв глаза, увидела, что напротив, у другой ноги каменной фигуры, стоит невысокий моложавый человек с мягким лицом и тонкими усиками и, склонив голову, рассматривает её, как будто это она - музейный экспонат.
Маша убрала руку от камня, но взгляда не опустила.
- Вы говорите по английски? - спросил человек.
- Да, - ответила Маша, приготовившись к суровой отповеди.
- Нравится ли вам наша выставка? - к Машиному удивлению, тон незнакомца был приветливым и учтивым, как будто она никаких правил не нарушила. - Что вам показалось самым интересным?
- Мы только что пришли, - сказала Маша и заозиралась в поисках Веры и Валентина. - Я еще не успела все посмотреть.
Ее взгляд упал на мумию в стеклянной витрине посреди зала, до этого скрытую толпой посетителей, и она вздрогнула от неожиданного чувства - любопытство со страхом, щедро замешанное на удивлении. Лучше всего мумию описывало Ленмихино выражение "сушёный покойник". Кожа мертвеца была темной, дублёной, плоть туго охватывала скелет, на сложенных на груди руках повязки были несняты, из-под них торчали истонченные пальцы. Маша, завороженная, шагнула ближе к витрине, подвинув плечом любезного англичанина. Краем внимания отметила, что от него пахнет популярным французским ароматом "Aeroplane Detaille", лимонно-мятным, терпковатым.
Мертвец был похож не на человека, а на деревянную статую, с нарушением пропорций грубо вырезанную из морёного дуба. Но, склонившись к лицу, Маша с дрожью рассмотрела ресницы на веках и желтоватые крупные зубы в прорези рта. Опустила взгляд ниже и ахнула - действительно, над грудью чуть мерцало серое облачко летума - невнятное с первого взгляда, нечеткое, но явное - как плавящийся воздух над камнями, нагретыми летним солнцем.
Англичанин все стоял рядом, не отходил.
- Кто он был? - спросила Маша.
- Его имя - Минхав, - сказал англичанин, - судя по качеству изготовления мумии и по уровню захоронения - богатый аристократ четвертой династии. Мы сверяем записи, но есть версия, что он был принцем, одним из младших. Возможно даже племянником или внуком Хуфу, того самого, строителя великой пирамиды. Фрески его гробницы были сильно повреждены, но то, что сохранилось, можно посмотреть на снимках, вот, взгляните. Минхав стоит со своей женой Ка'апер, опираясь на посох. На его плечах - шкура пантеры. Слуги несут связки забитых птиц и снопы злаков. Поодаль сидят писцы.
- Зачем они там сидят? - удивилась Маша, рассматривая большой и очень детальный снимок на стене за стеклянным коробом.
- Записывают, - пожал плечами собеседник.
- А почему у него волос на голове совсем нету? Ресницы и брови есть, а волосы?
- Они сбривали, и мужчины, и многие женщины. Под парик. Знать носила парики. Не так уж это странно - у меня тоже есть хороший приятель, который полностью голову бреет, хотя он-то никакого парика не носит...
Маша сглотнула. Всё крутилось вокруг него, всё к нему возвращалось, куда ни посмотри.
- Маша! - Вера позвала её, они с Валентином шли к ней из другого конца зала, где вдоль стены были стоймя выставлены обернутые жутковатые мумии, три штуки - руки примотаны к груди, черты лица слегка угадываются под бинтами.
- Вот ты где, мы тебя потеряли. Сэр Бенедикт, вы уже познакомились с моей двоюродной сестрой?
- Мы начали беседу, не будучи представленными, - поклонился англичанин.
Все перезнакомились и сэр Бенедикт продолжил рассказывать, он очевидно был одним из тех легендарных британских ученых, которые живут и дышат предметом своего интереса.
- Минхав - единственная на этой выставке мумия высшего класса, - говорил он, проводя пальцев по стеклу над застывшими тёмными чертами древнего принца. - Да и вообще таких немного, это ведь было невероятно дорого, мало кто мог себе позволить, только состоятельные и знатные люди. Большинство-то кедровым маслом, а то и просто едким соком редьки внутри очищали... Знаете ли вы, что существовала огромная разница в способах подготовки тела для похоронного обряда? Тело человека - его Сах - считалось его первой оболочкой, малой частью того, что на самом деле человек собой представляет. Египтяне очень дорожили сохранностью тела умершего. Более всего они заботились о сохранности головы - "седалища жизни".
- Я слышал, что обезглавливание и сожжение считались в Египте страшной участью, - внес свою лепту Валентин. Он говорил по-английски хорошо, чисто и уверенно, хотя и с сильным акцентом.
- Да, это считалось отвратительным, этого желали только врагам богов, - кивнул сэр Бенедикт. - Сах должен был быть сохранен. Умершего приносили к бальзамировщикам, которые показывали родственникам на выбор деревянные раскрашенные изображения усопших, предлагали выбрать способ бальзамирования по средствам и по заслугам покойного. Самый трудоемкий и дорогой способ - с выскребанием брюшной полости, удалением внутренностей и отдельным сохранением их в канопических сосудах, и производил мумий наилучшего качества, как Минхав.