- Я так рада, что ты пришла, Агата, - сказала она. - Я так по тебе скучаю. Кай уехал в школу, далеко, на севере, в Чешире. Андре оплатил обучение, он щедр и куда добрее, чем я ожидала. Каю там очень хорошо. А мне очень одиноко. Умирать в одиночестве тоскливо.
Она повернула голову, посмотрела прямо Маше в лицо своими прекрасными, сине-серыми глазами с очень расширенными зрачками. Маша вдруг увидела морщинки в углах ее глаз и рта, и незаметную раньше усталость кожи.
- Я засыпаю, - сказала Дженет. - Почитай мне, пожалуйста.
- Что? - спросила Маша.
- Что угодно. С любого места. Лишь бы слушать твой голос...
Маша взяла со стола обернутую в синюю бумагу книгу, раскрыла на середине, и стала читать.
- Кай эти рассказы любит, это его книжка, - улыбнулась Дженет и закрыла глаза. - Мне всегда очень хотелось побывать в Индии. Но так и не пришлось.
Она спала, дышала ровно, а Маша все читала и читала, пока не дошла до последней страницы.
"Доброй охоты на новом пути, Хозяин Джунглей! Не забывай, что Багира любила тебя!"
В прихожей открылась и закрылась дверь, Маша заторопилась, ей хотелось закончить. Она успела.
- И это - последний из рассказов о Маугли, - сказала она и закрыла книгу.
Анрей вошел в комнату, быстро осмотрелся, потянул носом воздух, покачал головой. Взял с комода склянку коричневого стекла, посмотрел на свет, сколько осталось, покривился. Прошел к окну, открыл его, стало слышно, как дети во дворе играют в "казаки-разбойники" - казаки бурно обсуждали, стрелка ли выложена на снегу из конского навоза, или просто у лошади так вышло. Андрей подошел к Дженет, приподнял ей веки, пощупал пульс.
- Я проверяла пару минут назад, - сказала Маша. - Замедленный, но ровный. Опасности нет.
- Спасибо, - сказал Андрей, подвинув второе кресло ближе к Машиному и усаживаясь в него.
- Что с ней? - спросила Маша.
- Опухоль, - ответил Андрей, - раковое поражение всех женских органов. Последняя стадия или около того.
Он помолчал, вздохнул.
- Я себя в этом виню. Она не умерла, родив Кая, но смерть за ней увязалась, поселилась в ее теле, и вот теперь ее доедает.
- Не вините, - сказала Маша. - Вряд ли это так.
- Мне было двадцать три года, - сказал Андрей. - Я был так в нее влюблен, что она казалась центром мира, осью, вокруг которой вертелось вся остальная жизнь. Я был так растерян тогда, никак не мог понять, чего хочу, знаете, как в юности бывает.
- Знаю, - кивнула Маша.
- В армии себя не нашел, ушел из полка, вслед за приятелем уехал в Лондон. Влюбился - и любовь показалась ответом, потому что я вдруг понял, что значит - хотеть чего-то по-настоящему. Тем более сокрушительным оказался удар, когда Дженет со мною порвала. Не поверите - даже застрелиться подумывал. Потом записался в инженерный полк, поехал в Африку с британскими войсками - они охотно принимают русских офицеров. Думал - пусть меня лучше мятежные негры пристрелят...
Он долго молчал.
- А теперь Дженет умирает, а у меня есть сын. Сначала я на неё очень сердился, понимая, что если бы не её болезнь, я мог бы вообще никогда не узнать Кая. Но она воспитала замечательного мальчика, лучше бы, наверное, никто не смог. Она очень страдает. Я не мог оставить её одну. Никто не должен умирать в одиночестве.
- Она очень любит вашего Кая, - сказала Маша тихо. - Она сказала, что быть его матерью - ее лучшая роль, самая в ее жизни важная.
- Ах да, - невесело рассмеялся Андрей. - Она все меряет ролями. И сейчас даже, думаю, частично играет роль "прекрасной актрисы, умирающей во цвете лет в далекой заснеженной России". Но боль настоящая.
- Все мы играем роли, - сказала Маша. - "Весь мир - театр."
- А вы какую же сейчас играете?
Маша подумала.
- Молодой девушки, вашей дальней родственницы, которая безмятежно живет своей жизнью, интересуется медициной, музыкой и стрельбой, много читает, иногда посещает балы и вас не любит, - сказала она. - Совсем не любит.
Он грустно улыбнулся, взял ее за руку.
- Да, - сказал он. - С небольшими поправками на возраст, пол и интересы, я тоже пытаюсь играть такую роль.
Он поднес ее ладонь к губам и поцеловал - страстно, долго, горячо. Жар от его губ прошел по Машиному телу, как лесной пожар, ей стало трудно дышать. Она сглотнула. Андрей отнял ее руку от губ, но из своей не выпустил, и так они сидели молча, плечо к плечу, рука в руке, пока часы не пробили два.
Дженет тихо храпела. Казаки под окнами отловили всех разбойников и обсуждали, как их теперь пытать, чтобы вызнать тайное слово - щекотать, или же совать в лицо дохлую крысу, найденную в растаявшем сугробе.
Маша отняла у Андрея свою руку, встала и ушла, не оглядываясь.
Ленмиха готовила и помогала на кухне с ранней юности, и никогда у нее ничего не подгорало и не загоралось - такая была счастливая кухонная планида.
Вечером в среду, пятнадцатого марта 1906 года, удача кончилась и у Ленмихи на плите вдруг загорелась целая сковорода масла, большая и глубокая, в которой она собиралась готовить на английский манер рыбу треску, уже разделанную, порезанную на куски и щедро присыпанную мукой перед финальным нырком в жидкое тесто, а потом и в раскаленное подсолнечное масло.
Масло вспыхнуло жарко, высоко, Ленмиха очень испугалась, всё у неё из головы вылетело, кроме очевидного рефлекса "огонь - вода", она схватила с кухонного подоконника кувшин, который там стоял для поливки её драгоценных бегоний редкого вида "Гранатовка" и всё, что там было, выплеснула прямо на масло. В кувшине было меньше половины. Ударившись о горящую поверхность масла, вода перешла в пар, повлекла огонь вверх и вширь, щедро кормя кислородом из воздуха. Огненное облако заполнило кухню, лизнуло потолок, испепелило занавески и закурчавило листья бегоний. По потолку выплеснулось в коридор, огненные языки пошли по стенам, обои наверху дружно занялись.
Ленмиха с диким воплем упала на пол, с обгоревшими волосами и бровями, с лицом и руками, на которых кожа еще казалась обычной, живой, но на самом деле была уже сожженной и мертвой - просто клеткам нужно было немного времени, чтобы осознать, что они умерли и начать вести себя соответственно.
Все выскочили в коридор, мама и сама страшно закричала, прижав руки к лицу, папа с Машей бросились на кухню, как только огонь схлынул. Папа ухватил пустой мешок, намочил его в ведре, которое у Ленмихи всегда стояло на черной лестнице, бросился тушить стены и стол. Маша потащила Ленмиху из кухни за плечи. Мама пришла в себя и тоже кинулась ей помогать.
"Да что ж я сегодня весь день всех таскаю, - подумала Машенька. - Утром Дженет, вот Ленмиху теперь, кого еще придется?"
И тут же испугалась этой мысли - вдруг накаркает, еще с кем-то будет плохо. Мама вскрикнула и принялась Машу хлопать по ногам, схватила пальто с вешалки, которая тут же упала, загремев, накинула на Машину юбку, снова захлопала, из-под пальто пошли струйки дыма.
- Опасно в длинных юбках по пожарам бегать, ткань занялась, - мама бледно, беспокойно улыбнулась Маше. Они дотащили Ленмиху до гостиной, уложили в кресло. Она была в шоке, хлопала глазами без ресниц и тихо стонала.
Парадная дверь распахнулась - на площадке стояли Андрей, Дженет, швейцар Степан и жильцы со второго этажа Пантелеевы в полном составе, включая пятилетнюю Сонечку. Пожар, дым и крики не были явлением, которое могло пройти незамеченным, и, конечно, любопытно было всем.
- Звони, вызывай карету скорой помощи, Степан, - сказала мама. - Быстрее. Пожарных не надо, всё вроде, потушили. А Лен... Елену Михайловну нужно в больницу срочно.
Степан убежал, громко топая вниз по лестнице, Пантелеевы тоже пошли, переговариваясь. Андрей и Дженет зашли в квартиру, Дженет подняла вешалку, отряхнула пальто, Андрей присел рядом с Ленмихой, снизу коротко взглянул на Машу. Она утерла закопченное лицо, кивнула ему - всё в порядке. И тут с кухни раздался грохот, плеск и короткий папин вопль.