Валентин сжимал ее все крепче, потом вдруг укусил за губу и рука его заскользила вниз, как будто он хотел Машу ухватить и поднять повыше. Он дышал тяжело, а глаза его в тени казались очень темными, черными, как у того человека. От одной мысли о нем Маша застонала и тоже укусила Валентина.
- Маша, Коля, пойдемте же, - позвала Вера с улицы. - Вы чего отстаете?
Они с трудом оторвались друг от друга и вышли к остальным в свет фонаря.
- Я пуговицу потеряла, - сказала Маша и сама удивилась, каким хриплым был голос. Она откашлялась. Вера подняла брови и улыбнулась.
- Корней предлагает приключение, - сказала она. - Его родители живут в новом высотном доме на Фонтанке - шесть этажей. У него есть ключи от парадной и от чердака.
- Лучший вид в Петербурге! - сказал Корней гордо. - Ну, может быть, еще с Исаакия сопоставимый. Сердце замирает! Вы, барышни, любите, когда у вас сердце замирает?
Маша, сердце которой замирало сегодня уже столько раз, подумала, что пожалуй, острота ощущения ей несколько приелась, но компания уже все за нее решила, они уже шли по улице, они уже взяли еще портвейну.
- Ты не замерзла? - спросил Валентин. Он нес Машины коньки, она держала его под руку.
Маша помотала головой.
- Но я обещала вернуться до полуночи, - сказала она, и тут часы на Думской башне пробили десять.
- Еще целых два часа, - сказал Валентин и сжал ее руку.
Через два часа ей будет восемнадцать, подумала Маша, и радость опять вспенилась в ней терпким шампанским, ударила в голову.
Мимо швейцара незаметно проскочить не удалось - он вышел к ним, сонно моргая - высокий крепкий старик с растрепанной седой бородой. Корней что-то ему тихо сказал, сунул в руку монетку. Старик оглядел их пристально, нахмурившись, потом махнул рукой - идите уж. Они долго поднимались по мраморным ступеням, стараясь ступать потише. Пригнувшись, прошли по чердаку, вылезли на крышу.
Девушки ахнули - красота была неописуемая. Снег, кружась, все падал на ночной город - было нехолодно, но легкий белый пух покрывал и крыши, и деревья, и мостовые. Теплыми драгоценностями светились внизу фонари, окна домов, витрины магазинов. На улицах было все еще полно и людей, и лошадей, но все звуки казались отодвинутыми и отжатыми в другой, нижний мир громадностью мягкого, близкого ночного неба над городом. Маша пошла ему навстречу, сделала по крыше шаг, другой, третий.
- Осторожнее, Маша, - крикнула Вера. - Одинаковые даты на твоей могильной плите, конечно, будут выглядеть интригующе для кладбищенских посетителей, но давай не в этом году, а?
Маша обернулась, смеясь.
- Не бойся. А если и так - ну и что? Я вообще хочу жизнь короткую и яркую, как падающая звезда. Р-р-раз - промчаться по небосводу и погаснуть, не познав увядания и скуки.
- Как кто? - спросил Валентин с интересом.
- Ну, как Лермонтов, например, - ответила Маша, делая еще несколько шагов к краю крыши. За ней никто не шел, все толпились у чердачного окна.
- Даже до него тебе еще девять лет протянуть надо, - сказала Вера. - Маш, серьезно, перестань. Иди сюда. Выпей еще вкусного портвейна.
- Мария, при всем уважении к вашей юной красоте - ваша кровь на мостовой под окнами моих родителей может их немного огорчить, - подал голос Корней. - Идите сюда, здесь можно безопасно присесть и насладиться видом.
Крыша была покатая, но Машины новые теплые фетровые ботинки по ней почти не скользили. Она понимала опасность, нарастающую с каждым шагом. Но сделала еще два, почему-то думая о господине с темными глазами. Тело казалось легким - оттолкнешься и полетишь в серую бесконечность неба, и все тревоги и страсти останутся далеко внизу, перестанут беспокоить, перестанут пугать, перестанут что-либо значить.
Валентин неслышно подошел сзади, крепко взял ее за локоть и отвел к обратно к выходу на чердак.
- Abyssus abyssum invocat, - сказал он всем остальным. - Бездна взывает к бездне. Убеждать бесполезно - надо действовать, да, Машенька?
И он поцеловал ее прямо при всех, и она ответила на поцелуй.
Снежинки ложились на ее закрытые веки и тут же таяли.
- А я хочу жить долго-долго, - сказала Вера, когда они ехали домой на извозчике - кажется, успевали до полуночи. Они обе очень замерзли и прижимались друг к другу.
- Знаешь, ничто меня не пугает - ни старение, ни увядание, ни болезни. Хочу на всё смотреть, всех любить, всё в себя впитывать.
- А если будут умирать те, кого ты любишь? - спросила Маша. - А если мир понесется в бездну, и будут муки, и голод, и война?
Вера подумала, кивнула, откинулась на спинку сиденья.
- Тех, кого я люблю, я буду помнить, - тихо сказала она. - Каждый день о них вспоминать. Они будут живы в моей памяти. Если я проживу дольше остальных, кто помнил их, то этим я и их продлю во времени, понимаешь? Даже когда они уйдут далеко-далеко в летуме, за горизонт, родятся снова - для меня они будут теми, кого я любила. Не изменятся. В этом и сладость, и смысл долгой жизни.
Она вздохнула.
- А войн, думаю, больше не будет, Маша. Ну, больших не будет. Мелкие столкновения - да, но сильные державы несут слишком большие потери. Японская кампания нам это ясно показала. Мы в самом начале двадцатого века, и он будет гуманным, светлым, прогрессивным. Вот весь его и хочу прожить!
Извозчик остановился у их двора. В тишине стало слышно, как часы у него в кармане тренькнули полночь. Ворота были давно заперты, прищлось звонить, будить Степана, готовить монетку за беспокойство.
- С днем рождения, Машенька, - сказала Вера и расцеловала ее в холодные щеки холодными губами.
воскресенье
Маша заснула легко, а проснулась рано. В доме все еще спали - она проскользнула в ванную, умылась, оделась, причесалась.
Заплела косу. Закрутила ее высоким узлом на затылке. Расплела, распустила волосы. Завязала лентой над левым ухом. Передумала. Показала себе в зеркале язык, нахмурила брови, как Ленмиха, покачала головой. Потом снова заплела свои прекрасные, тяжелые русые с рыжиной волосы в простую косу. Улыбнулась красивой девушке в зеркале.
Села за стол написать в дневник, повод казался значительным. Писалось все не то, неважное, выспренное. Через пять минут Маша осознала, что вместо рефлексии о прожитом и резолюций на следующий год своей жизни рисует на полях красавиц в бальных платьях и подозрительно лысых мужчин во фраках. Испугавшись, она быстро пририсовала всем мужчинам кудрявые шевелюры, бороды и бакенбарды - и дневниковая страница стала похожа на зарисовку раута Любителей Натурального Оволосения.
Принялась за чтение нового романа Герберта Уэллса "Пища богов" - маме переслал его из Лондона легендарный дядя Андрей, с которым она сегодня, наконец, должна была познакомиться. Книга читалась хорошо, Маша глотала страницы, морщилась, когда попадалось незнакомое слово - английский она знала хуже, чем французский, практиковаться доводилось куда реже. К середине первой части Маша выписала уже с десяток слов, которые нужно проверить по словарю.
Дом вокруг начал просыпаться, вот стукнула о плиту сковородкой Ленмиха, вот прошуршал по коридору шелк маминого халата, вот папа ей что-то сказал, тихо рассмеялся, прошел в свой кабинет.
Маша не отвлекалась - гигантские крысы и осы представляли несомненную опасность для жителей Кента. Мама заглянула в комнату, расцеловала ее, поздоровалась. Напомнила, что по семейной традиции, подарки ждали именинницу на журнальном столике в гостиной.
- Андрей вчера говорил, что к девяти к нам спустится - тебя поздравить и поздороваться, - сказала мама. - Он сегодня весь день занят на открытии египетской выставки в Зоологическом музее, он приглашен как специалист-консультант. Ты ведь слышала про выставку? Мумии, саркофаги и росписи? Ну да, везде объявления и реклама. Ох, рекламой все забито в последнее время, за гранью вкуса. Ты видела ту, со страшным жуком, мыловаренного завода Жукова? Неужели они думают, что я после картинки этого ужасного насекомого буду покупать их мыло? А Андрей в последние годы очень увлекся египтологией, особенно применительно к... нам, к нашим возможностям. Оказывается, истоки летум-ке коренятся в египетской цивилизации и мифологии. Хотя, наверное, они как-то иначе называли таких, как мы, "летум" ведь латинское слово. И книги есть, и переводы... Все чрезвычайно интересно, может быть, он за ужином нам расскажет попобробнее. Тебе интересно? Ну тогда я вас за один столик посажу, будешь, как именинница, поближе к источнику информации. Хотя он ведь и свою эту... мисс на ужин приведет, неудобно было не пригласить. А я не знаю, насколько она о нас осведомлена. Как тебе это сочинение Уэллса, я еще не читала? Ну читай, читай, я тебя позову, когда пора придет подарки получать. Вера еще не вставала, наверное, пора разбудить. Вы вчера поздно вернулись? Хорошо покатались?