Мама покраснела так, что стала одного оттенка с Машиным вишневым бархатным платьем, взмахнула рукой и убежала встречать и усаживать последних гостей - папиного двоюродного брата Василия, веселого толстяка, недавно женившегося по большой любви на красивой бесприданнице на тридцать лет себя младше.
- С днем рождения, Мария, - сказала Дженет, кивая Маше. - Восемнадцать лет - прекрасный возраст. Я помню, какой я была тогда счастливой. Голодной, конечно. Но очень счастливой. У нас с подругой было одно хорошее платье на двоих, мы в нем играли в театре по очереди. Оно было зеленым, со шнуровкой. Было весело.
Дженет совсем не была похожа на англичанку в Машином представлении - у нее были очень темные брови и волосы, нос с легкой горбинкой, крупные губы и очень бледная, будто фарфоровая кожа. Вблизи она обескураживала - на первый взгляд казалась совсем юной девушкой чуть за двадцать, если дальше смотреть, то, пожалуй, что и за тридцать, а через несколько минут становилось ясно, что еще больше, но сколько именно, сказать все же было невозможно. Она была очень очаровательна и легка в общении, Маша вопреки сама себе смеялась, даже под тёмным взглядом Андрея через стол, и болтала с ней на своем сомнительном английском.
- Нет-нет, что вы, Мария, - говорила Дженет. - У вас неплохое произношение, чуть-чуть работы над ним и будет аристократическое. Мне верьте, я в театре каких только аристократок не переиграла. Самая странная роль? Ах, Гамлет, Гамлет. После того, что с этой ролью сделала мадемуазель Бернар, каждая уважающая себя актриса не должна упустить возможности выйти на сцену в тугом трико и дать публике возможность хорошенько рассмотреть её ноги. Это для меня в роли и было самым сложным - знать, что все глазеют и понимать, что, увы, мои ноги весьма далеки от идеала. По сравнению с этим испытанием остальные страсти несчастного принца несколько блекнут.
Вера и Андрей обсуждали по-английски выставку, барельефы, мумификацию и сэра Бенедикта. Вера получила в основном домашнее образование, у нее была гувернантка-англичанка, поэтому Вера прекрасно говорила и читала по-английски и никогда не простужалась. Всем известно, что англичане помешаны на закалке, и с самого нежного детства прививают своим подопечным привычку спать в проветренной выстуженной спальне, где у нормального человека зуб на зуб не попадает. И таскаться по улице в любую погоду, снег ли, дождь, получая полезный моцион. И немного тянуть согласные, как будто тебе все время скучно.
- Хотите, Маша, я с вами позанимаюсь языком? - неожиданно спросила Дженет. - Будет интересно. Просто будем разговаривать, я вам акцент попробую поставить, попрактикуетесь.
- Ох, спасибо, но найдется ли у вас на меня время? - сказала Маша. Дженет усмехнулась, отпила воды из бокала.
- У меня есть время, - сказала она. - Пока еще есть. Мне будет приятно. Вы - такая чудесная живая девочка. Хотите, начнем прямо завтра?
- Хочу, - согласилась Маша, не успев даже толком об этом подумать. - Спасибо, мисс Шервуд.
- Дженет, - поправила она, улыбаясь Маше красивыми темными губами и рассеянно поправляя медальон на шее, поглаживая серебро кончиками пальцев. - Прошу вас, зовите меня Дженет.
- Ну как же так - их в большинстве своем не разбинтовывали? - спрашивала Вера. - Откуда же знать, может быть, там вообще мешки с просом внутри, а не мумии?
- Этому просу в таком случае много тысяч лет, Вера Ивановна, - улыбался Андрей. - И гробницы, пирамиды и храмы были, по-вашему, возведены вокруг столь изысканно и чрезмерно упакованных зерновых?
Вера пожала плечами.
- Но ведь мумии могли подменить в процессе передачи музею. Я читала - большинство их были подарены египтянами принцу Эдуарду, как дипломатический аванс? Под покровом ночи потомки жрецов могли поменять содержимое ящиков, унося древние тела своих предков в африканскую ночь, освещаемую дрожащим светом факелов...
- Тебе, Вера, нужно самой книжки писать, - улыбнулась Маша, - и меньше таскать романов у Ленмихи. Или больше. У меня в комнате есть совсем свежий, про итальянского разбойника Музолино. Там тоже, наверное, в средиземноморской ночи дрожат факелы. Там часто в тексте разное дрожит.
Вера показала ей язык, но рассмеялась. Она действительно читала всё подряд и была склонна искать в жизни романные перипетии.
Подали горячее. Было изумительно вкусно, еда очень выгодно отличалась от Ленмихиной стряпни, и Маша решила, что теперь, когда она уже взрослая и самостоятельная, она будет почаще ужинать в ресторанах.
- Но в одной из обмоток действительно была не мумия, а что-то вроде глиняной статуи, начиненной соломой, - сказал Андрей, - именно с этого открытия началось мое сотрудничество с сэром Бенедиктом. Друг, знавший о моем интересе к древнему Египту, провел меня в запасники музея. Там хранится более двухсот мумифицированных тел и тысячи артефактов, я тогда даже спать перестал, проводил в музее целые дни. И изучая тела, присматриваясь, я внезапно понял необыкновенную вещь...
Девушки замерли, не сводя с Андрея глаз. У Маши вилка с куском рыбы застыла в воздухе. Дженет, так и не притронувшаяся к своей тарелке, откинулась на спинку кресла и достала папиросу из серебряного портсигара. Кивнула внезапно материализовавшемуся официанту с зажженой спичкой, прикурила, выдохнула дым. Мальчишка-официант смотрел на нее завороженно. Маша с досадой положила вилку.
- Ну же, не томите, Андрей Михайлович. Что вы поняли? Что мумии фаршированы котятами? Что они гуляют по музею ночами и курят трубку? Что одна из них - ваш дальний предок?
Маша сама чуть смутилась резкости своего тона, но на попятный не пошла и смотрела через стол прямо на Андрея, даже не улыбаясь. Он прищурился на неё в ответ. Дженет тихо рассмеялась и затянулась своей папиросой, выпустила изо рта колечко ароматного дыма.
- Некоторые мумии держат летум, - наконец сказал Андрей. - Мумифицированным телам тысячи лет, но многие из них, те, что были... подготовлены с соблюдением всех обрядов, с канопическими сосудами, с сохранением органов - они по-прежнему показывают остаточное свечение. Не полноценная воронка, а, скорее, аура. Но ошибиться невозможно. Особенно явно она видна в районе груди. Вера, вы разве не заметили?
Вера пробормотала что-то про свою близорукость, про больший интерес к письменам и росписям, нежели к мумиям.
- Так вот, - продолжил Андрей, - Сэр Бенедикт, которому, по размышлению, я решил открыться и рассказать про летум-ке, чрезвычайно феноменом заинтересовался. Настолько, что на собственные средства приобрел для музея радиограф - вы наверняка слыхали об этом удивительном аппаратусе, использующем лучи, десять лет назад открытые Вильгельмом Рентгеном. Частицы проходят сквозь ткань и плоть и отпечатывают образ костей и металлов на чувствительной пластине. Необыкновенно интересно! И одна из множества обернутых мумий, которая подобной ауры не имела, оказалась глиняной фигурой. Ее разбинтовали и осмотрели, многого поведать она не смогла - грубая, небрежная работа, как будто ребенок из глины лепил спустя рукава. Надпись на саркофаге гласила, что это - молодая женщина, дочь жреца. Вот тут бы, Вера, нам и пригодилось ваше яркое воображение, чтобы придумать хорошую историю...
- Может быть, она убежала с любимым, - не стала задерживаться с версией Вера. - Родители были раздавлены ее поступком, отреклись от дочери, заявили о ее смерти, дали взятку бальзамировщикам и захоронили глиняную куклу, чтобы... ну, избежать фамильного позора. А она прожила счастливо где-то совсем в другом конце страны, родила детей, дождалась внуков...
- Очень романтичная версия, - склонил голову Андрей. - Хочется надеяться, что так оно все и было.
- А остальные? - спросила Маша. - Остальные без летума?
- Обычные покойники, - сказал Андрей, отпивая вино. - Но и там таится множество изумительных открытий - амулеты, талисманы, вложенные в бинты мумий... Кто-то любил этих людей, кто-то заботился об их посмертии, выполнял все эти магические обряды, чтобы любимый хорошо ушёл...