Н7. Не может быть?!
Майор. Не может, но сгорело. В одном из вариантов мистического толка этому есть более или менее приемлемые объяснения. Хотите выслушать?
Н7 (решительно). Нет. Я проведу собственное расследование.
Майор. Не теряйте время даром.
Н7. Время, это единственное в чем я не лимитирован. У вас есть свидетели по какому-нибудь особенно шумному делу Соловья?
Майор. Все тюрьмы забиты, но, кажется, с двумя вам стоит поговорить в первую очередь. Правда, один в больнице.
Тюремный кабинет для допросов
Н7 успел разложить на столе перед собой пухлую тетрадь для записей и диктофон, когда в кабинет вводят престарелого уголовника. По знаку Н7 надзиратель освобождает уголовника от наручников и удаляется.
Н7. Знакомиться не будем, не пригодится. Сразу перейдем к делу.
Уголовник. Лады, сынок. Переходи.
Н7. Что вы можете сказать про устранение гражданином Соловьевым гражданина Прохорова, в банде которого вы числились много лет?
Уголовник. Чего тут скажешь, сынок, – пришел Соловей на сходку и порешил Прохора из маузера. Задрушлачил в паклю.
Н7. Просто взял и пришел?
Уголовник. Сынок, Соловей не гуля, крыльев не имеет. Ногами пришел.
Н7. Разве ваши сходки не охраняются? Почему Соловей взял и пришел на сходку конкурирующей банды? Куда охрана смотрела?
Уголовник. Сынок, какая охрана против Соловья?
Н7. Перестаньте меня все время называть «сынок». Какой я вам сынок?! Изъясняйтесь внятно и по делу.
Уголовник. Хорошо, племяш, дело было так.
Улица перед зданием цирка на Цветном бульваре.
На афише надпись «Шанхайский акробатический балет»
Севастьян под руку с Изабеллой Юрьевной следуют от театра к машине. За рулем автомобиля сидит Молот.
Соловей. Пластичный, однако, народ эти китайцы.
Изабелла Юрьевна. И умный. Понимают, что русский балет им не по зубам, и свой балет придумали.
Соловей (согласно кивая). Не по зубам. У них ноги короткие. К слову, Изабелла Юрьевна… Мы с вами уже пятый год плечо к плечу по жизни шагаем, и как честный человек я вынужден предложить вам интим.
Изабелла Юрьевна (заливаясь звонким смехом). Бросьте, Севастьян Григорьевич. Чего-чего, а интима мне хватает. Да и потом, религиозные убеждения не позволяют.
Соловей (изумленно). У вас?! Религиозные…
Изабелла Юрьевна (немного обиженно). Да, у меня. Религиозные. А что тут такого?!
Соловей (немного смущенно). Да нет, ничего. Просто поразился широте ваших интересов.
Изабелла Юрьевна (кокетливо ткнув пальчиком в грудь Соловью). Но все равно спасибо, Севастьян Григорьевич, за внимание. Вы прямо шиллеровский романтик.
Усадьба Соловья на Гнилых ручьях
По приезде в усадьбу Севастьян долго не мог найти себе места. В конце концов он не выдержал и обратился к Молоту.
Соловей. В Клюеве монастырь работает без выходных?
Молот. Монастырь не собес, там на выходные самая работа.
Соловей. А как ту главную монашку зовут, которая в меня картошкой кидалась?
Молот. Игуменью? Мать Устиния. Добрая женщина, хирургом была. Неужели мадам Папаяни и вас к религии склоняет?
Соловей. Так ты знал?
Молот. Все знают. Изабелла Юрьевна свой бриллиантовый гарнитур туда пожертвовала. Под чужим именем. Иначе бы мать Устиния не приняла.
Соловей. Почему не приняла?
Молот. Какие-то причины есть, Изабелла Юрьевна мне объясняла, но я не понял. Вы, Севастьян Григорьевич, лучше на свой аппарат полюбуйтесь.
Соловей (крайне подозрительно). А что с ним? Аппарат как аппарат. Очень даже удобный. Из рук не выскакивает.
Молот (указывая на трехколесный мотоцикл, стоящий у сарая). Я про этот аппарат. Вы же сами имели настроение на мотоцикле злодействовать!
Соловей (любуясь мотоциклом). Имел. Сейчас это в Европе модно, только на двухколесном я боюсь. Мы с папой как-то в чешский лунопарк пошли, и я из колеса обозрения на асфальт выпал. С того времени у меня вестибулярный аппарат барахлит.