Соловьи не поют зимой
Глава 1
Льдистый луч, проникающий сквозь щель в каменном изгибе пещеры, серебром рассыпался над гладкой поверхностью воды, похожей на глянцевую застывшую глазурь. В воздухе клубился белёсый пар непроницаемым мороком, и маленькие светлячки, точно искристые снежинки, мерцали в нём. Тишина стояла незыблемая. Но вот где-то упала капля воды, а за ней, рассекая тишину яркой вспышкой, раздался протяжный звук гуциня — кто-то в тумане коснулся струны, а затем ещё и ещё, до тех пор, пока мелодия — успокаивающая, глубокая, проникновенная — не рассеяла туман, не разогнала светлячков, взметнувшихся вверх.
Отступивший туман открыл картину, поражающую самое смелое воображение: над водой в позе лотоса парил прекрасный молодой мужчина, его благородные черты лица могли принадлежать лишь истинному небожителю. Шелковистые чёрные волосы, лишь слегка подколотые сзади заколкой, волной падали на плечи до поясницы и могли бы составить конкуренцию самому дорогому шёлку. Мускулистое подтянутое тело и осанка явно выдавали мастера боевых искусств, а изящные тонкие пальцы говорили о многолетнем опыте игры на инструменте. Белое, будто сотканное из облаков и света ханьфу окутывало фигуру мужчины и делало её похожей на цветок лотоса, такого же нежного и стойкого, как гуцинь из белого нефрита перед ним. Гуцинь тоже заслуживал отдельного внимания: его изящная изогнутая поверхность искрилась в призрачном свете, струны отливали серебром, а шёлковая кисть трепетала от каждого звука.
Музыка то лилась потоком горного водопада, то струилась нежностью атласной ленты. То стихала, то набирала обороты и взлетала к сводам пещеры, волнуя и успокаивая, утешая и радуя. Так звучит песнь небожителей, так звучит Песнь очищения сердца.
— Кхм-кхм… — чей-то голос нарушил невообразимую красоту момента, и гуцинь, издав неровный гулкий звук, затих.
Игравший на нём поднялся и, едва касаясь ногами поверхности воды, встал, взмахнул рукой и убрал со лба упавшую прядь волос. В следующее мгновение гуцинь испарился, а по телу мужчины пробежала волна серебристо-белой чешуи, сменяя ханьфу на изысканный чёрный костюм, а длинную причёску на модную стрижку с убранной наверх чёлкой. Этот образ шёл мужчине ещё больше прежнего, и он, судя по выражению лица, это прекрасно знал.
— Зачем потревожил меня, Яо? — спросил он в полумрак пещеры, ещё не в состоянии увидеть нарушителя своего покоя.
Свет отразился в его тёмном взгляде, в котором можно было утонуть так же легко, как и очароваться его голосом — глубоким и низким, с нотками уверенности и насмешки.
— Прошу прощения, господин Лун, но я не мог ждать. Глава требует вас к себе, — этот голос звучал робко и высоко, хотя, очевидно, не принадлежал женщине.
— Опять? — мужчина прошёл вперёд по воде и остановился у её кромки на светлом камне у выхода в тёмный грот.
Там же стоял и обладатель второго голоса — молодой паренёк тоже в костюме и с перекинутым через руку пальто. Он сложил руки перед собой и поклонился.
— Глава сказал, что это очень важно, что вам необходимо прекратить медитацию и вернуться.
— Да? — мужчина сделал вид, будто удивлён. — Неужели? Знаешь, что случилось?
— Нет, господин. Знаю только, что это очень срочно.
— Ладно. Идём.
Из пещеры они вышли в осенний парк на задворках старого китайского поместья. По дорожкам, выложенным белым камнем, ветер гнал жёлтые листья, накрапывал дождь, в пруду под деревянным мостиком, который они перешли по дороге, цвели лотосы. Яо открыл над господином зонтик, когда дождь усилился, и накинул на плечи принесённое пальто.
— Дождь, — проговорил господин Лун, выставляя руку из-под зонта и ловя несколько капель на ладонь, — странно…
— Сейчас осень, что странного? — удивился Яо, аккуратно убирая зонтик и помогая господину войти под крышу дома.
— Осень, — согласился господин Лун, — но сегодня Праздник Середины Осени, особенно важный день для нас. Если идёт дождь, это многое значит.
Яо открыл рот, но так ничего и не сказал. Ответа от него и не ждали. Господин Лун кинул пальто в руки вышедшему навстречу мужчине в форме прислуги и взлетел вверх по лестнице, где, преодолев несколько метров длинного коридора, раздвинул створки деревянной двери и переступил порог.
Перед ним оказался кабинет, обставленный в старом китайском стиле. Внутри пахло тушью и персиками, в воздухе витали пары от палочек благовоний. За столом с совершенно прямой спиной сидел мужчина лет шестидесяти, одетый в классический чёрный костюм, в руке он держал длинную кисть и искусно выводил ей иероглифы на большом квадратном листе из рисовой бумаги. Господин Лун откашлялся и склонил голову в вежливом поклоне.