Совсем неясен для Павла Матвеича был вопрос только с Порываевым, и потому лишь, что тот замкнулся и больше не высказывал своего мнения о деятельности Головачева. Но вот тут опять сказывался если не мстительный, то совсем эгоистический характер Павла Матвеича. Если все, что делал для села, включая и агроминимум, Головачев искренне считал необходимым государственным делом, то, когда встал вопрос о возможном противоборстве со стороны Порываева, Павел Матвеич все свои государственные соображения отодвинул на второй план. Он так продумал, что касается Порываева и его возможной атаки, так застраховался от удара с его стороны, что ему казалось — разве только авторитет Платона Кузьмича поможет ему, Платону Кузьмичу, удержаться на месте. Но и тут Павел Матвеич ради того дела, какое он задумал, особых преград не видел.
Ну что ему, в конце концов, был Порываев? Порываев в глазах Павла Матвеича был вожаком старого типа. Он умел ладить со всеми в области, умел изворотливо сеять не то, что ему по планам спускали, а то, что считал нужным, и его покрывали. Известно, что в области не было равных хозяйств. Известно, что в области было больше плохих, чем хороших, хозяйств. А среди хороших высились маяками показные хозяйства, которым уделялось больше всех остальных внимания. Правда, эти хозяйства и выручали часто. Иное такое хозяйство иногда за полрайона отчитывалось продукцией. Да зато уж потом им награды. Кому ни кирпича, ни леса, этим всегда все в первую очередь.
Таким хозяйством, выбивающимся на новую дорогу в эти новые времена, считал Павел Матвеич и «Заветное» с его председателем Платоном Кузьмичом Порываевым.
У него, у Порываева, уже вовсю и кукуруза шла, у него, у Порываева, уже и дойных коров перевели на стойловое содержание, у него, у Порываева, уже и на трудодни помесячно начали платить. А ты вот, Платон Кузьмич, похозяйствуй на песках в «Большевике», где засел этот болван Серебнов, который решил отыгрываться на овцах. У него хлебов в платок завернуть, а он на рамбулье нажимает, на шерсти овечьей хочет вытянуть хозяйство.
За колхоз «Большевик» Павел Матвеич постоянно боялся. Хозяйство это было немощно не столь от нерадения колхозников и руководителей, сколь от того, что испокон веков на песках в этих деревнях жили на арбузе и картошке. Пески, малость суглинков да заболоченные поймы были в его владениях. Так уж когда-то скроили его местные руководители, что иного клина земли у него и не было.
Серебнов — тридцатитысячник. Серебнов, инженер-электрик, добровольно поехавший в «Большевик» хозяйствовать, сказал, что хлеба он много не даст. Он сказал, что нажмет на животноводство и так поведет дело. Ему не мешали, его поддержали, и он сразу взялся за овец. Накупил рамбулье, стал множить их, купил стригальную машину.
Но рамбулье на сырых, полузаболоченных почвах часто гибли, особенно молодняк. Овца, привыкшая к сухим степным пастбищам, заражалась на сырых почвах легочным ленточником, падеж овец был велик. Инженер требовал помощи, просил осушения пойменных низин, борьбы с ленточником. Помощи ему такой оказать не могли.
Павел Матвеич на ногах своих исходил все угодья «Большевика», прикидывая, что можно сделать с этим хозяйством. Эту «экспедицию», как он сам называл свой поход в «Большевик», Павел Матвеич предпринял тут же, как только у него возникли подозрения о неминуемом на него нападении Порываева. О нет, Павел Матвеич не хотел быть застигнутым врасплох. Хоть он знал это хозяйство и до этого и бывал в нем, но не настолько хорошо, чтобы дать исчерпывающий ответ, что с ним делать.
«Большевик» по области значился хозяйством животноводческим. Ему нужны были выпасы и корма. И вот тут Павел Матвеич, обходя угодья и селения хозяйства, пришел вновь к выводу — надо отдать «Большевику» в пользование Дубки.
Но теперь пришло время сказать и о том, что такое Дубки.
В каждой области и даже в каждом районе есть какое-либо и чем-либо примечательное свое место.