За работу сел в эту больничку Прохор Антоныч Бабичев, молодой тогда, но земского склада врач, успевший уже отшагать врачом все дороги гражданской войны на юге. Скромный памятник ему на его могиле стоит сейчас на кладбище лучших людей города в Белыни. Он умер глубоким стариком незадолго до того, как в медвешкинской больничке появилась Елена Сергеевна. И о Бабичеве и о Шарове она узнала все от пожилой уже своей медсестры Настасьи Иванны. Прохор Антоныч Бабичев умер своею смертью, от старости. Все гадкие болезни вывел в Медвешкине он, умер, сделав свое святое и большое дело.
А вот белынскому предукома, позднее директору совхоза Нестору Шарову пришлось умереть иначе. В тридцать седьмом боевого товарища, уже крупного партийного работника области, воевавшего и на фронтах гражданской войны и утверждавшего Советскую власть в Белыни, делегата семнадцатого съезда партии, утвердившего окончательно и наипрочно Советскую власть на нашей земле, Нестора Шарова не стало. Его арестовали при выходе из здания обкома, где он всего полчаса назад на пленарном заседании произнес речь о «заушательстве сверху», о «попрании партийных норм и властолюбии наверху», требуя ревизии поведения «некоторых партийных товарищей». Произнес он ее ото всего горячего, боевого, как он сказал, «партийно чистого сердца», а скоро, уже вдова, его жена Надежда Константиновна получила через знакомых под строжайшим секретом весть: умер в камере на руках товарищей от сердечного приступа, будучи еще под следствием.
Лет пять Сашка, любимый сын Шарова Сашка не знал никакой иной правды об отце, как только то, что отец арестован. А когда узнал правду, что отец умер, будучи еще под арестом, замкнулся, жил втихую, стараясь уйти от любых разговоров об отце, никогда не вспоминая вслух о нем, служа и работая вначале зоотехником, а потом потихоньку и заместителем директора одного из отдаленных совхозов области. О партийных рекомендациях, о партии он заговорил со старыми друзьями отца — с теми, кто уцелел, — и с коммунистами по работе только тогда, когда пришел пятьдесят третий год.
В этом году его приняли в партию. Теперь он был директором того совхоза, где «советчиком» был Павел Матвеич, «отцовского совхоза», как говорили ему иногда в районе, тянул его, стараясь поставить хозяйство на ноги прочно.
Елена Сергеевна пришла в эту больничку неполных восемь лет назад не вслед за тем, как слег в постель старый врач Прохор Антоныч Бабичев, а вскоре после его смерти, когда врача на время заменили здесь молодым, практикующимся фельдшером, присланным из Саратова, который млел от воспоминаний о саратовских пляжах и который, конечно, мечтал «смотаться» отсюда поскорее. Елена Сергеевна приняла от него больничку, однако, в порядке.
За дело принялась она с жаром. Шел ей, Елене Сергеевне, тогда двадцать восьмой год. Судьба ее, жизнь до двадцати восьми лет, сложилась у нее если, сказать, не нелепо, то во всяком случае, нескладно и так, как у многих сотен людей в войну, которым было по десятку, по полтора десятка лет.
Лене Кушнаревой — тогда не была она еще Булыгиной — шел всего тринадцатый год, когда громыхнули первые громы минувшей войны и когда через ее поселок под Ржевом прошли немецкие танки. За несколько дней до этого, а точнее, за три дня до прихода немцев отец ее, Сергей Силыч Кушнарев, распорядился вывезти «на подручных средствах», как значилось в телефонограмме из районного Совета, маленький коллектив опытной селекционной станции, которой он управлял и которая занималась акклиматизированием новых сортов льна, гороха и сибирской пшеницы, на близлежащую станцию и погрузиться в вагоны. Станция назначения им не была известна. Сергей Силыч, стареющий уже человек, энтузиаст борьбы в области за забракованный тогда сверху местный сорт гороха пе́люшка и местные сорта льна, выполнил приказ об эвакуации и только в дороге узнал, где предстоит им осесть и развернуть нанове́ работу.
Очутились они под Иркутском, где-то близ станции Суховская, — где ныне встал большой город химиков Ангарск, — куда вскоре пришло ответное письмо сына Вадима на письмо отца об их вынужденном переселении. А сын сообщал, что он уже в армии, стоит под Рязанью, что в Московское ополчение, которое ушло под Смоленск, он не попал потому, что был в Заволжье на практике, вернулся в академию только в августе, а теперь покуда находится в истребительном батальоне.