И Павел Матвеич ликовал.
Битва с Порываевым развернулась у него неожиданно на совместном пленуме обкома и облисполкома, который собрался тут же, как был убран с полей хлеб и началась осенняя посевная. Пленум, собственно, этой посевной и был посвящен. Порываев налетел на него совсем неожиданно, но именно с тех позиций, против которых Павел Матвеич успел уже защититься. Он подверг такому полному разгрому агроминимум Головачева, назвав его «прожектиком», что даже сдержанный и спокойный Сергей Анастасьич Кутафьин не выдержал и взял слово «к ведению заседания». Не соглашался Платон Кузьмич и с тем, что Дубки отдавались, по слухам, «Большевику», и с тем, что его совсем делают животноводческим.
Павел Матвеич не любил выступать — говорить он не любил, охотно всегда отмалчивался он на собраниях. Но поневоле заговоришь, когда тебя поливают с ног до головы разными помоями. И тут он был вынужден выступить, и он встал. Четко, веско, медленно он сказал:
— Товарищ Порываев. Вас слушать сегодня и больно и досадно. Вопрос с Дубками решен. Он не стоит того, чтобы и агроминимум смешивать вместе со своими расчетами. Своим выступлением вы мешаете выправить нам хозяйство «Большевика». К тому же и зазнайство вас, видимо, портит. Какое вы имели право в эту уборку отказаться от раздельной жатвы, когда есть указание о ее введении. Какое вы имеете право мешать перестройке «Большевика»? У вас есть иное предложение? У вас есть иной рецепт? Тогда вам и бразды правления в руки. Тогда, как признанный вожак, и за дело — идите в «Большевик» и вытаскивайте хозяйство. Долг честного коммуниста поступить так.
И удивительное дело — Павла Матвеича поддержало большинство. Даже Бурчалкин выступил в его защиту и сказал:
— Легче агроминимум критиковать, труднее его выполнить. Что же касается «Большевика», то лучшего хозяина ему и не надо, чем Платон Кузьмич Порываев.
Павел Матвеич очень был удивлен выступлением Бурчалкина. «Что там у них произошло, на чем разошлись? Два закадычных друга и — в штыки?!» — подумал он с глубоким удовольствием, что там у них что-то случилось.
Не знал Павел Матвеич, что Клим Афанасьич так защищался, не знал он, что и у Бурчалкина прорехи в хозяйстве есть. Он был по-прежнему директором в совхозе «Подлучье», куда попал с легкой руки Павла Матвеича, не бросал и «Ополья», превратив «Ополье» в сносную откормочную базу. Но к нему уже Павел Матвеич никак не касался — эти хозяйства были от него отрезанный ломоть, ими распоряжалось Министерство совхозов.
Зато, когда Павел Матвеич выступал, он о другом думал — о друге своем по работе Павле Афанасьиче Килкове. Он так подковырнул Порываева для того, чтобы возможно проще очистить место для Килкова. Почему? А потому, что с Килковым случилась беда.
Если Порываев в порыве своего административного упрямства отказался в уборочную провести раздельную уборку колосовых, то Килков в порыве такого же административного увлечения наделал в одном из колхозов много беды.
Дело в том, что в тот год раздельный метод уборки хлебов проводился впервые. Впервые на полях появились лафетные жатки, и впервые еще хлеба валили в валки дозревать и сохнуть. Потом предстояло пустить комбайны вдоль валков, чтобы обмолотить их. Сокращалось время уборки. В этом был главный смысл работы.
Не понял Килков, что в административном раже делает глупость. В колхозе «Клич», как уполномоченный от обкома, он повалил триста гектаров низкорослых хлебов в валки. А когда пришел срок молотьбы, ни один комбайн не мог поднять с пажити такие короткие стебли, что их с трудом только и можно было собрать, что простыми граблями.
Негодовал на Килкова Сергей Анастасьич Кутафьин, негодовал и Протасов. За страдой уборочной так и не решили, что делать с Павлом Афанасьичем. А когда прошел пленум, когда близилось время наказания и решен был вопрос переброски Порываева в «Большевик», решил Павел Матвеич осуществить надуманное на деле. Когда встал вопрос, кого же послать в «Заветное» предом, Павел Матвеич назвал Килкова. Назвал убежденно, веско, чувствуя в душе, что чем-то за преданность надо платить Килкову, с которым выиграл битву. Про себя он считал, что в жизни его это было еще одно «Федькино дело» и управился он с ним хорошо. К тому же Килков, может быть, еще и дальше пригодится, а в хорошем хозяйстве Килков с делом справится.
И пошел Килков предом в «Заветное», а Порываев — в «Большевик». Через три года Килкова из «Заветного» сняли. Чуть не развалил он это хозяйство, чуть к разору не привел. А старик Порываев «Большевик» поднял, поставил на твердые ноги. Но было это уже тогда, когда Павел Матвеич в облисполкоме не работал, а трудился в обкоме. И было это до того, как его «бить» начали. Дело в том, что у Павла Матвеича перед этим было еще почти что новое «Федькино дело». И если уже не совсем такое, то близкое к тому, и в решении его судьбы оно сыграло совсем не малую роль. А шел уже тысяча девятьсот шестьдесят второй год по календарю, третий год службы Павла Матвеича в обкоме. Каково было течение жизни Павла Матвеича в эти годы? А неплохое течение жизни было у него.