А Павел Матвеич в эти дни рано начал вставать, почти никогда не завтракал, а как только к дому подкатывал на своем «козле» Сашка, садился в машину и уезжал до вечера в поля. Там он раскапывал землю, выбирал и завертывал в газету образцы всходов, катил к председателям, агрономам или бригадирам, чтобы посоветоваться, узнать, есть ли в хозяйствах еще семенные горохи, которыми, как становилось уже очевидно, необходимо будет пересевать не только поздние бобовые, но, пожалуй, и всю гречу.
Бригадиры отмалчивались, когда речь заходила о пересеве, смотрели на небо, где «вокруг да около» ходили реденькие — словно на минутку в поле заглянули — тучки, говорили: «Распорядятся, дак мы уж тогда». Председатели, даже и Романов, были согласны на пересев не потому, что ждали от него определенных результатов, а потому, что Синегалочкин жал и требовал — все пары должны быть под посевами. Только Звягинцев да дед Козухин были против пересева.
— Ничего из этого не выйдет, — сказал Звягинцев, — дождей до конца июня я не жду.
Дед Козухин пошел дальше в своих высказываниях, чем это требовалось.
— Вот, деловой… — сказал он Павлу Матвеичу, остановив его у свиных лагерей на берегу Вороны, когда тот ехал по развороченной тракторами по весне и спекшейся уже дороге, едва-едва пробираясь на Козловку.
Павел Матвеич остановил машину, вышел на дорогу и сказал:
— Слушаю.
— Вот, деловой, — сказал Козухин, — насчет пересеву. Не будет добра. Весна с полей совсем слетела, и дождей скоро не жди. Вишь, как ровно печет, это надолго. А к тому, чтой-то вы по два урожая с земли взять хотите? Вы земле дали что-нибудь, чтобы она двойню дала? Не положили навозу, а ждете прогнозу? Ить на засуху тянет! Как же вы без паров-то жить хотите? Осенью по парам озимые сеять, а вы их в сухую землю положите. На осенние дожди не ахти у нас какая надёжа, ежели паров нет. Пары воду в земле берегут, поля к осени готовят. А вы их разделали, раскрыли. К средине лета из паров все до капли вытянет горохом.
Павел Матвеич не сказал старику ничего, не попрощался даже, а сел в машину и велел трогать. Он поехал и стал думать о том, что две пахоты, два сева в сроки с тем количеством машин, какие были в колхозах, провести, конечно, невозможно. Оттого, что не хватало тракторов и даже сеялок, и получился разрыв в сроках сева этой весною, оттого и предстоит пересев горохов и гречи, который вряд ли удастся и принесет плоды. К тому же вот дед Козухин о парах напомнил. «Как это получается, — думал Павел Матвеич, — взяли у нас да единым махом пары и отменили. А ведь верно — без них урожаев не будет. Верно, что на осенние поздние дожди надежды мало, а двухразовая вспашка всегда оставляет поле неувлажненным». И обозлился, подумав: «Черт знает что — постановление выносили не торкаться с администрированием в хозяйственные дела колхозов, а сами сверху пары отменили и ввели двухсменные культуры на поле». Но тут же подавил в себе эти рассуждения, решив: «Отменить все эти положения я не в силах, а жить и работать надо. Да и машин я тоже в хозяйства не добавлю. А без чистых паров и машин не вытянем мы дело до десяти миллиардов пудов. Да и с кормами без лугов не вытянем. А их везде распахали или так запустили, что это уже не луга, а куст да кочкарник». И, перестав думать, стал глядеть по сторонам, дожидаясь, когда Сашка довезет до цели.