Если бы Елена Сергеевна знала хорошо музыку, то она сразу догадалась бы и сказала — Бетховен! Но она не знала хорошо музыки, потому и не знала, что исполняет Аня. Ей было одного достаточно — музыка эта ладилась сейчас со всем ее душевным строем и не мешала думать. Елена Сергеевна шла лесною дорогою на звуки, что лились из дома лесничего, и думала: «Нет, сердце отпускать сразу нельзя. Неправда, люди ищут друг друга и находят. Есть у каждого свой соловей. Соловей поет хорошо за весну однажды — когда подругу свою встречает. Да у соловья-то песня вечная. А у человека песни разные, и нет у него песни навеки. Будет, может быть, и у меня своя песня». О Павле Матвеиче в этот час у нее дум не было.
Но, входя на крыльцо тенинского дома, она вновь вспомнила о нем. Повернувшись на заход, где над лесом стоял алый, даже багровый закат, обещавший на завтра жару и ветер, туда, где стоял Порим и была ее больничка, она спросила себя с грустью: «Как-то, как-то ему теперь поживается? Где он теперь?»
И стряхнула незаметно набежавшую на глаза слезу. И сказала себе: «Не пропадет, не загинет! Встанет на ноги, окрепится и вновь в жизнь пойдет. Только любви у него, должно быть, больше не будет». И соловей пел в кустах смородины перед домом Тенина то же самое. Только он еще и предупреждал: «Петр, Петр, Петр, береги любовь, береги любовь, береги, не роняй, не поднимешь. Душу ложью не пятнай. Береги, человек, любовь и душу незапятнанными. Чистыми любовь и душу ко всему хорошему береги, человек!»
ЭПИЛОГ
С тех пор, как все это случилось, прошло два года, и третий год вступил на поримскую землю. Два раза за это время отряхали листву дубы в Долгой дубраве и в третий раз их выгнали щедро и неудержимо из своих почек. Дед Козухин, встречая эту весну, сказал: «Ранняя незапланированная, будем с урожаем».
Но, может быть, вы хотите знать, что стало за это время с героями повести, что произошло на белынской земле?
На белынскую землю, как и во все уголки нашей страны, пришли новые, хорошие веяния. Во-первых, «реабилитированы» чистые пары. «Теперь можно будет работать!» — сказал Романов Звягинцеву, объезжая недавно на лошади свои поля. «Теперь и травкой можно заняться», — ответил ему Звягинцев. Их радовало и другое — что, наконец, установлены настоящие цены на хлеб.
Широкой грудью, как и многие люди совхоза, вздохнул Шаров — теперь доходы от хозяйства пойдут не в общий котел, а будут оставаться и в кассе хозяйства. Значит, работать можно будет лучше, значит, растить и сеять надо будет больше.
Ну а что Елена Сергеевна? Справилась с собою, на ноги опять прочно встала, работает в своей больничке. Есть у нее загад — расширить больничку, построить корпус с хорошим детским отделением, как-никак в Медвешкине по пятнадцати — двадцати свадеб за год играют, думать об этом нужно. В остальном она по-прежнему — Елена Сергеевна Булыгина. Работает, иногда в большой город по делам съездит и как будто уже ничего не ждет. Но это не так. Я не сказал, что она не думает о Павле Матвеиче. Наоборот, думает. И ей кажется — однажды они встретятся.
Дед Нежуй перебрался с семьей из Белдашовки на новый уселок своего отделения и очень тужит, что старый сад без него совсем пропадет. Но он разбивает на новом уселке новый, а избу, подновив и подладив, перевез и поставил ему «на нове́» Шаров. «Голова!» — говорит про него Нежуй и даже немножко заискивает перед «начальством». Авдеевна жива и здорова по-прежнему, но на весенней минувшей ярмарке не была — стали сдавать ноги.
В Белыни с виду все по-прежнему. В Управлении сельским хозяйством много новых людей. Синегалочкина с работы сняли, из Белыни он выбрался, и о нем давно уже никто не вспоминает.
Что же касается Павла Матвеича, то он на целине, под Кустанаем, в одном из тех совхозов, который ближе всех продвинулся к засушливым тургайским землям. Что он? Постарел, внешне как-то опустился, небрежен к одежде. С утра до ночи он в полях. Обедает, где доведется, ночует тоже. В «холостяцкой» комнате его нет никакого убранства, кроме ружья, что висит на стене. Каждый вечер его тянет туда, где люди. Среди людей он молчалив, о себе ничего не рассказывает, а все только слушает да молчит. Работает же он много. Любимой мечтой его стало — вырастить лес на Тургае. Заложил питомник. Есть у него уже и первые лесные полосы в степи. Пыльные бури его тревожат, о лесных заслонах он думает всерьез. Когда он думает о лесе, ему вспоминается Завьяловское лесничество, и тогда он мрачнеет душой. «Не ценил такой красоты!» — упрекает он себя.