Знатью́ этому мало знавшая народные средства лечения молодой врач Булыгина училась охотно, проверяя все, о чем узнавала, и по справочникам, и по ботаническим сборникам, которые у нее были, и удивлялась тому, как мало ей дал институт этого знатья́.
Особенно любила Елена Сергеевна бывать в самом дальнем конце села, в Агапове, откуда, как несла молва, и все-то Медвешкино пошло. Влекла ее прежде всего сюда сама дальность этой «улицы» и особенно степенная, по-старому в шушун и повойник убранная, расторопная, подвижная старуха в семьдесят пять лет, Авдеевна. Авдеевна доживала свои годы в одиночестве, и было у нее свое знатьё. Наперво она знала историю каждого двора в селе. Второе ее знатьё было старинные песни, «скоморошества» и история «зачатия» Медвешкина. По ее словам, зачал Медвешкино беглый солдат петровских времен Агап «со товарищи». Она так и говорила, как пишут теперь только собиратели фольклора: «со товарищи».
— Леса все были тут, — рассказывала Авдеевна, — такие леса, что и елень не проходил их. Дуб да липа, дуб да липа, аж глазу от них больно глядеть. Словом, места за всякими вехами и метами, ничьи места, нету вкруг вешек ничьих. Теперь голо тут, под Агаповом-то. А по мальству я и сама помню — были тут знатные, еще остатние дубравы от тех лесов. Вот и осел Агап со товарищи тут в ухороне. Попервоначалу, когда селения наши пошли, они завешкинскими назывались, потом невешкинскими, а потом кто-то влепил нам, мол, медвешкинцы вы, да и так и пошло, так и по сю пору мы — медвешкинцы. А впоздне, за Агапом впоздне, подвалили к нам и еще люди из Брынских мест, из Калуги. Коли про разбойников от кого сказки услышите, так это от них, от брынских, у нас завелось. У нас разбойников тут николи не было. А потом нас, при Катерине, что ль, в государственные забрали. А старосельских по фамилиям узнавай.
И начинала Авдеевна перечислять коренные фамилии да семьи. И перечислив, спрашивала:
— Ай, спеть каку́ стари́ну?
И пела глухим, но все еще как-то сохранившимся, довольно чистым низким голосом, стараясь передать и мелодию, и слова песни:
Кончив песню, смеялась:
— Ну, то за годами, теперь такого нет. Уж ежли что и несут в сельпу, так свое, заработанное. Теперь мужик сознательнее стал.
Вот такое еще знатьё было у Авдеевны.
А главное знатьё ее, Авдеевны, за чем не раз наведывалась к ней Елена Сергеевна, было то, что травкой малярию и самые страшные рваные раны лечить умела.
Как-то, еще эмтээсовскому, трактористу Авдотке Кузнецову на механическое точило в полевом вагоне-мастерскои рукав намотало — задел за сеченую гайку, что наждачный круг на оси укрепляла, — и сорвало вместе с рукавом лоскут кожи от плеча до локтя эдак в ладонь шириной. Прикинув, куда ближе ехать — в Порим ли, в больницу ли к Елене Сергеевне, махнул, особо не рассуждая, через поле на тракторе Авдоким прямо в Агапово. Авдеевна у двора гусиную толоку золой посыпала. Авдоким чуть крыльцо не своротил, как вывернулся из-за угла избы, да и Авдеевну перепугал порядком. Авдеевна, как пришла в себя и как увидела лоскут кожи на левой руке парня, что вместе с лоскутом рукава у локтя на руке трепыхался, сразу сделалась большой и строгой. Побежала Авдеевна в избу, вышла с полотенцем и со склянкой в одной руке, с четвертинкой в другой и сказала:
— Отхлебни-ка глоток, два и не гляди, что делать буду.
Авдоким четвертинку ополовинил, поставил у сиденья и отвернулся. А Авдеевна только всего и сделала, что обрезала ножницами у него весь рукав, швырнула в сторону и давай смазывать жидкостью из склянки по краям лоскута кожи и по краям обнаженных мускулов. Смазав, Авдеевна наложила лоскут Авдокимовой кожи на прежнее место, туго обмотала руку от плеча до локтя полотенцем и только тогда сказала:
— Выходи. Иди в избу и спать ложись.