Когда на шестой день узнала об этом Елена Сергеевна и ринулась в Чёртовку отыскивать дом Кузнецова, он ей сам навстречу попался.
— Не ко мне ли? Я Кузнецов-то.
— В больницу! — приказала Елена Сергеевна.
— В больницу? — отвечал Авдоким. — Так зачем же? Все уже как на собаке зажило.
Велев идти трактористу в избу и осмотрев его там, Елена Сергеевна была удивлена тем, что увидела. Лоскут Авдокимовой кожи как заново прирос к прежнему месту. Ни одного намека на нагноение, ни одного кровоточащего края. Только от локтя до плеча по краям лоскута розовый, еще совсем нежный лежал рубчик, словно розовым проведенный.
Елена Сергеевна прямо от Кузнецова в Агапово заторопилась — и к Авдеевне.
— Ну скажи, Алена Авдеевна, чем же это ты трактористу руку-то залечила?
— Чем, чем! — отвечала Авдеевна. — На все знатьё нужно. Травкой, напаром вылечила.
— Да что за травка-то? — допытывалась Елена Сергеевна.
— А нецветуха, травка такая есть.
И показала листья да корешки сушеные. По листьям и корешкам трудно было определить, что за растение для лечения применила Авдеевна.
А та продолжала:
— А это вот травка дробная, тоже нецветуха, ею трясучку лечу, все как рукою снимает. Пол-литры напару из нее выпей — и нет твоей трясучки, малярии этой самой у больного.
Но и «дробную» эту травку узнать Елене Сергеевне не удалось — сухие, изломавшиеся листочки ни на что не были похожи. Понюхать, так просто сеном пахнет!
Тогда в тот же час Авдеевна предложила Елене Сергеевне сходить за травками и, собравшись, но не как-нибудь, а как в гости, и не к ближней родне, прихватив с собой и горбушечку хлеба и бутыль кваску, и стаканчики, повела Елену Сергеевну полями и через дубравы на тот конец долгого Медвешкина, где была больница и жила сама Елена Сергеевна. Шли долго. День был июньский, в начале месяца, жарковатый. В полях цвела рожь. На каждом колосе висели желтые, чуть заметные сережки.
— Ветру бы надо, пра́хового ветру, — говорила Авдеевна. — Ишь сколько праху-то на колосьях, его бы разнесть по полю надо.
Елена Сергеевна поняла, что Авдеевна прахом называла цветочную пыльцу, и отсюда догадалась, о каком праховом ветре говорит она — о легком, чуть веющем, невысоком, таком, что взвеет пыльцу над полем, взвесит ее в самом себе, и висит она над полем тогда желтой пеленою и садится медленно на колосья, на едва приметные материнские их цветки.
Привела Авдеевна докторшу в Долгий лог, тот самый лог, что лежит в конце Долгой дубравы, который так потом полюбился Елене Сергеевне, где всю весну и лето полно разных цветов и трав. Косили этот лог лесники для себя поздно, давали травам хорошо обсемениться. И присели они с Авдеевной в «тенёк», так Авдеевна сказала.
— Присядем в тенёк — под орешник.
И отдохнули. Хорошо было в логу. Солнце накидало на платье Авдеевны пятачков, пятачки и блики бегали по ее морщинистому лицу и морщинистым рукам, и казалось Елене Сергеевне — сидит под этим кустом орешника, опустившись в цветы, не Авдеевна, старая жительница старого Агапова, а сидит под орешником сама мать русской земли, вечная хранительница ее, вечная работница ее, и в горе и в радости простая и величественная.
Потом Авдеевна в ряднинку, в которую был завернут хлеб, легко нагибаясь и разгибаясь, собирала травы, а Елена Сергеевна помогала ей. Когда у нее набралось всего достаточно, сели закусывать и разбирать травы. Ели хлеб, запивали кваском из стаканчиков, что стопки напоминали и что с собою захватила Авдеевна. Потом Авдеевна, когда разбирали разные стебельки и цветочки, показала ей свою травку-нецветуху. Маленькие ланцетообразные листья. Если с корнем выдернута — корень не толст, не глубок, с хвост мышиный, а листьев всего три. И Авдеевна толковала:
— И никогда не цветет, нецветуха она. Вот из нее-то и делай напар. Бери лучше нецветуху в мае. Напар делай густой. Береги в тепле да темени. А как помажешь ею что сеченое или рваное, так скоро словно склеит, заживет больное.
«Но как же не цветет? — думала Елена Сергеевна. — Все травы ведь как-то цветут. А эта не цветет. Что за трава?»
— А это вот дробная травка. У нее тоже всего три листика. И корешок не силён. А сделаешь напар, и трясуха от нее уходит. Только вникай, не цветет и эта.
Много позднее узнала Елена Сергеевна вначале от Клима Севастьяныча Рычажкова, местного учителя ботаники и любителя гербариев, а затем в одном из старых травников нашла, что и нецветуха, и дробная травка есть всего-навсего чемерица черная и валериана лекарственная, только в пору своего раннего развития.