Выбрать главу

Павлу Матвеичу шел сорок пятый год. Возраст зрелый. За всю эту свою сорокапятилетнюю жизнь он повидал женщин. Были легкие связи, мимолетные, бесследные. Были посерьезнее, когда от женщин все чего-то надо было ожидать, прежде всего каких-то последствий, даже скандальных, или неловкостей каких-либо, ну, скажем, встречи в обществе каком-либо или даже на улице, когда идешь под руку с собственной женой. Были у Павла Матвеича и две очень серьезные связи, длительные, многолетние, с последствиями, но, собственно, эти две женщины были его женами.

В его судьбе они сыграли немаловажную роль, особенно вторая жена, Эльвира, которая была, пожалуй, полностью повинна в том, в каком положении сейчас находился Павел Матвеич. Первая жена, Клавдия, уже почти забылась. Но и она сыграла в его жизни роль не последнюю, и тоже не без последствий для него. Обеих этих женщин он уважал, но сам склонялся к тому, что любовь есть всего-навсего привычка, привычка к женщине, к ее телу, ну, к ряду ее привычек, которые не мешают жить, ко всему такому общему, что является общим, ну, как общая кровать, общий стол, общие некоторые заботы, но только некоторые. В том, что общие заботы должны быть только некоторые, он никогда не уступал, разделяя их на мужские и женские, потому, что этим отстаивал всегда и свое право на чисто мужскую свободу. Мужскую свою свободу он видел почти во всем для самого себя, для женщины он оставлял только некоторые свободы, которые не переходили бы за грань порядочности женщины.

Правда, ревнивым он не был, но не был он очень и разборчив, когда доходило дело до личной, его, мужской свободы. Больше всего в женщине Павел Матвеич ценил обычность, ну обыкновенность, что ли, умеренную домовитость, практический, сдержанный ум, опрятность и податливость. Вопрос же любви, духовного уклада женщины его не беспокоил потому, что он не знал, что такое духовный мир женщины, на чем он основан, чем жив, чем держится.

Женский характер он мерил на свой мужской взгляд, полагая, что он такой же, как во многом и у мужчины, а разницу, расхождения, многие непонятные ему свойства женского характера объяснял разницей воспитания в «проклятом прошлом», недостаточной волевой развитостью женщины, материальной неравностью в положении мужчины и женщины, которая тоже идет из того же «проклятого прошлого», физическим устройством организмов. «Недаром, — не раз думал он, — волевое воспитание пронизывает нашу жизнь от школы до службы, и оно обязательно и для женщин и для мужчин. Требования к нам предъявляются одни и те же. Так чего же?»

Поэтому на женщину он смотрел только как на одну из разновидностей двух полов и считал главным в семейной жизни, в подборе пары достаточное сходство характеров, влечение, деловитость в отношении к общей супружеской жизни, всегдашнее равновесие и спокойствие во всем. И поэтому ему всегда казалось, что надо только найти женщину таких-то вот качеств, как жизнь сама собою и сложится и пойдет.

Вот с этой меркой понимания женщины и супружеской жизни Павел Матвеич и подходил теперь к Елене Сергеевне. Правда, уже многое из того, что было у него с Эльвирой, а еще раньше с Клавдией, говорило ему: «Не смело ли, парень, задумал?» Правда и то, что знал Павел Матвеич: понравиться-то женщина тебе и может, да понравишься ли еще ты ей? Вот почему, когда на поляне перед дубом заговорили в нем внутренние голоса и он сам перестал думать, а стал слушать их, возник у него вопрос о приязни, и он послал все эти внутренние голоса свои к черту. Но тем не менее вопрос, будет ли он прият, возник у него в этот час. В себе, в своих достоинствах он был уверен, цену он себе знал. Но вот то, что с ним случилось там, в городе, что было у него за всю почти его жизнь, — согласится ли с этим Елена Сергеевна?

Но какое же право имел все так думать о Елене Сергеевне Павел Матвеич? Что заставляло его цепляться за ее существование, как за спасительное древо жизни? Судите сами — Павел Матвеич видал Елену Сергеевну до этой весны всего несколько раз, ну, можно еще сказать, не видал, а встречал. Но это все равно, что видал, так как встречи были чисто случайными. Но не все ли начинается со случайного, если эта случайность самим временем подготовлена? Вот как это началось все у Павла Матвеича.