Павел Матвеич расхохотался.
Всю зиму, до самой весны, он не видел Елену Сергеевну. И не потому, что не было возможности видеть ее. А потому, что вдруг «заколодило» Павла Матвеича, потому, что вдруг он стал думать: а надо ли «вживаться»? В эту зиму эта болезнь опять схватила его за сердце и сделала больным. Правда, был случай однажды, когда грузовые машины накатали уже по снегу дорогу и ездил он в третье отделение совхоза — Медвешкино по совхозному распорядку делилось теперь на три отделения, — и решил он было из этого отделения, то есть из самой середины села, махнуть к дому через ближний конец и заскочить к Елене Сергеевне, как бы на всякий случай отдать визит вежливости. Но предупредил Сашка, сказав:
— Сёдни доктор-то, должно, в Белынь али еще куда поехала, утресь видал в автобус садилась.
— А тебе она что? — спросил Павел Матвеич и почувствовал, как что-то неприятное шевельнулось у него под ложечкой.
— Мне-то? — отвечал на вопрос вопросом Сашка. — А мне-то чего? Мне нет ничего! А то чего? Мол, видел садилась, и все.
И сам повернул не на ближний конец, а на прямую дорогу, что к Пориму накоротке бежала.
Вот так было. Судите сами, много ли поводов было у Павла Матвеича рассчитывать на успех и сказать себе: «Да, она, только одна она».
Зимою он с большим увлечением занимался делами совхоза и колхозов вверенного ему куста. Все то, что совершилось с ним там, в областном городе, уже улеглось, не тревожило. Решение свое: «Так держать!», которое он принял тогда, когда ему предложили ехать на работу в Кремнёво и он ожил духом и поднялся в своих глазах, он считал правильным. «Так держать! — говорил он себе тогда властно. — Так держать! Зажать себя в жомы, и ни в сторону от дела».
Ему даже понравился тот деловой ритм в работе, который взяло с первого дня в сельских хозяйствах пяти довольно больших районов управление. Как будет строиться работа управления на селах и в хозяйствах дальше, этот вопрос его в те поры не интересовал.
«Что будет — то будет, — решил Павел Матвеич. — А я покуда получаю куст и надо засучивать рукава».
И он их засучил. Он воспользовался советом начальника, человека средних лет, агронома по образованию, недавнего руководителя как-то мало себя показавшей на деле опытной областной сельскохозяйственной станции, Орлова, Ивана Акимыча, в том смысле, чтобы присматриваться не только к хозяйственной практике белынских колхозов и хозяйств «вверяемого ему куста», а, как говорил Иван Акимыч, и «разумно влиять на нее», «прощупывать почву» для организации более крупных хозяйств из соседствующих колхозов, находить пути «целесообразной организации хозяйств», в «основу которой придется положить прежде всего производственный фактор». Он советовал стремиться выявить на будущее «предпосылки» для создания таких хозяйств на научной основе, в которых все «элементы хозяйства» тесно связывались бы с «природными факторами».
— Поясняю, — говорил Иван Акимыч. — Природный фактор — это почвы, микроклимат, состояние почв, наконец угодья и то, подо что все это пригодно. Соображайте, изучайте, прикидывайте, представляйте в управление, — напутствовал он Головачева перед отъездом в Порим.
Павлу Матвеичу не очень понравилось, как говорил Орлов. «Ну что это — «производственные факторы», «природные факторы», «разумное влияние», «целесообразная организация», — что он, отчет, что ли, пишет? Туман один. Над этим ли надо думать? Сказал бы проще — нужно то-то и то-то, делать так-то и так-то, и было бы ясно. А он — «присматривайтесь», «представляйте…»
Павел Матвеич не любил неясности. Иван Акимыч, которого до этого знал только понаслышке, ему не понравился. Ум Павла Матвеича, привыкший к «ясным действиям», вытекавшим из указаний, разъяснений, дополнений, инструкций, не терпел неопределенных и неясных предынструкций. Павел Матвеич потому и не хотел понимать Орлова, потому он и не нравился ему.
Павла Матвеича в это время волновало другое — зачем, кому понадобилось распахивать клевера, занимать чистые пары горохом, а потом под осень сеять по этим занятым парам озимые? Павел Матвеич не был приверженцем травопольной системы. Эта система слишком много забирала земли у хлебов. Но против травосеянья Павел Матвеич не был. «Травы надо сеять, но не надо занимать ими по многу лет одни и те же пашни. Надо сеять однолетние, двухлетние травы. Одной кукурузы на корма мало», — говорил он и Романову, и Звягинцеву, и Горшкову. И при этом он часто вспоминал вопрос секретаря обкома Протасова, который однажды попросил его высказаться по этому делу. Как помнит Павел Матвеич, он ответил Протасову, что он против травополья, но не против травосеянья. Теперь почему-то даже на травосеянье был запрет, вводили горохи и бобовые по занятым парам. «Протасов, — вспомнил Павел Матвеич, — тогда сыграл на этих моих настроениях, ему это помогло отделаться от меня. Но кормов от горохов не прибавилось! Как зеленый корм горох хорош. Но в сухом виде стебель гороха — мочало для скота. К тому же горохи на парах выбирают всю влагу за лето. А озимым, посеянным на них, мало остается влаги в почве. Рожь, например, после сева, когда ей нужна и нужна влага, не успевает как следует справиться с ростом и уходит под снег хилой. Значит, занятые пары несут двойной убыток хозяйству. Нет, — говорил Павел Матвеич, — я не могу принять эту официальную точку зрения на этакое ведение дела, не понимаю ее».