— А все, — отвечал дед Козухин. — Я ведь много годов в Хибинах на апатитовых рудниках отработал, на обогатилках был. Я здешний. Ить меня за что туда? В подкулачниках ходил, вот за что. А теперь я опять дома, работаю помаленьку. Молод был.
— Так, — сказал Павел Матвеич и не насторожился, как прежде, а сказал: — Но это прошло?
— Прошло, — согласился Козухин.
От Козухина-то Павел Матвеич и узнал причину, почему Романов не вывез удобрения со станции. Дробя ломом слежавшуюся калийку, Козухин так пояснил:
— Ты, деловой, в такие дела не вникай, не вникай. Это одна морока уму, ежели что к чему не понимаешь. Будешь мучиться, свое гнуть, и тебе будет казаться, что тебе все насупротив делают. Ты будто и хорошее ладишь, а тебе все словно насупротив делают. А ты и не поймешь, что твое хорошее худом поворачивается. Как тут с этой вот разнесчастной калийкой было? Привезли. По зиме привезли. По той еще зиме привезли. Поле. Какое? Яровое. Райком: «Под кукурузу его. На подкормку». — «Под кукурузу, мол, поле неладно это, не добрено». Райком: «Так на подкормку, говорят вам». Кукуруза взошла, в рост ударилась. Тощая, а идет. Райком, советчик, значит, из райкома: «Вноси удобрения». — «А чем, как?» — «Сеялки, берите, подкормочники». — «А иде они?» Туды, сюды — нет таких в хозяйстве. Искать. А их в районе всего три подкормочника. Мы их к себе, а нам не дали. Да и то у них чего-то там из частей недохватало. Дожди. Пошла калийка в слежку. Топором рубить прямо. Не в мешках бумажных привезли, а насыпом в машины из вагонов грузили. Мешк, мешк — промешкались. Подкормочников так и не дождались. А руками как внесешь? И уж королева-то эта поспевает. Плохая удалась, а поспевает. Все сроки пропущены королеву-то кормить. Да так и махнули на нее ногой. Не рукою, говорю, — ногой! Думали ладнее сделать, а получился урожай колос от колоса — сажень, стебель стебелем погоняется. Ну и махнули на нее ногой — телят на поле пустили.
Подолбив малость молча калийку, Козухин добавил:
— Тут, деловой, ежели что делать, наперед подготовиться надо. Что удобрения, ежели их вносить нечем? Романов в них деньги вбухал, без спроса у нас за калийку сколько-то капиталу со счета в банке сняли, а толк какой получился? И на поле ничего, и во счету убавилось. Ну вот и скажу тебе — не мост тут виноват, что его сорвало, и распутье на дворе, а без толку было завозить удобрения заново. Ить опять вносить их нечем! Впору эти вот припу́тить к делу. Покрошим их помельче, разбросаем вручную; плуга запашут. Под свеклу поле. Сколь ни сколь, а не все пропадет.
И старик не торопясь, а все же как-то споро начал мельчить белые глыбки калийной соли.
Не очень понравилось Павлу Матвеичу то, что он услышал от Козухина. Не очень устраивало его то, с чем он встречался в хозяйственной практике хозяйств своего куста. «Что-то не то я делаю, — думал он в эти дни часто. — Словно бы я не на том месте, где должен быть. Что-то я очень похож на какого-то советчика, а не на агронома. Кому нужна такая работа, как моя? — И задумывался, и спрашивал себя: — Да что же мне и делать-то? После того, что со мною случилось, сам я не могу уйти от этой работы».
В середине зимы, когда стали намечаться «трещинки», как сам думал Павел Матвеич об этом, с руководителями хозяйств, ему все же чаще и чаще стали приходить на память рекомендации Орлова. Рекомендации Орлова пришли к нему на ум тогда, когда он задумался и обратил внимание, что территориально хозяйства и его куста, и соседних кустов были сплошь и рядом сбиты случайно, как когда-то диктовало время и события. На их кройке лежал еще и отпечаток истории заселения этих мест, вернее, отпечаток куда больше, чем столетнего землеустройства. Разбросанные там и сям села и деревеньки после коллективизации жили все так же розно своими делами и своими маленькими хозяйствами на землях исконных, полученных еще при отмене крепостного права от помещиков, со включением угодий и земель, что отошли к ним от помещиков после революции. До минувшей войны все это как-то было терпимо. А после войны, когда села и деревни людом победнели, когда резко в силу других причин обозначился явный упадок в сельской жизни и особенно в сельском производстве, тут при укрупнениях так нарезали хозяйства, что подчас никакого серьезного землеустройства в этом нельзя было предполагать.
В марте, когда уже снег почти весь сошел с полей и лежал в оврагах, по опушкам лесов и в самих лесах, в пору самую непроезжую и непрохожую, Павел Матвеич решил, как старожила и довольно старого человека, порасспросить Козухина, как складывалось здесь поблизи сельское землепользование.